РЕЛИГИЯ В «НОВОМ» ГОРОДЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ МАГНИТОГОРСКА 1930-х гг.)
07.01.2024
Макарова Н.Н.
МГТУ им. Г.И.Носова, г. Магнитогорск
РЕЛИГИЯ В «НОВОМ» ГОРОДЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ МАГНИТОГОРСКА 1930-х гг.)
Аннотация. В данной статье рассматриваются вопросы религиозной жизни в новом индустриальном центре – городе Магнитогорске. Автор приходит к выводу о том, что несмотря на антирелигиозные мероприятия со стороны властей, и декларирование идеи – Магнитогорск – город без церквей, население продолжало совершать религиозные действия. Религиозность населения и города определялись по чисто внешним признакам: наличие церквей и часовен, совершение религиозных обрядов, внешней атрибутики. Подобный подход обеспечивал сравнительно спокойное существование верующим в городе, которые сохраняли внутреннюю религиозность или исповедовали внецерковные исповедания.
Ключевые слова: история, СССР, Магнитогорск, церковь, индустриализация.
Строительство Магнитогорского металлургического комбината и города Магнитогорска началось в рамках индустриализации в 1929 г. в степях Южного Урала. Уже в 1932 г. на градообразующем предприятии был создан завершенный производственный цикл по производству металла.Н. Милютин давая характеристику Магнитогорску отмечал, что это «первый в СССР чисто советский город, где мы не связаны с прошлым, где мы всему миру демонстрируем волю пролетариата к новой общественной жизни» [9, с. 116]. Процесс строительства Магнитогорска проходил под лозунгом коренной ломки старого быта. При этом в новом городе, как казалось, не было необходимости перестраивать существующие порядки и «ломать» традиции, казалось, их можно было создавать.
В данной статье предпринимается попытка рассмотреть жизнь населения нового индустриального центра сквозь призму религиозных проблем, а именно определить какую роль религия играла в жизни магнитогорцев, выявить совершали ли горожане традиционные религиозные обряды, наконец, удалось ли властям искоренить религиозное сознание в Магнитогорске.
Источниковая база исследования опирается на комплекс архивных материалов, выявленных и отобранных в центральных, областных и городских архивах, а также на коллекцию интервью и фотографий, собранных автором. В соответствии с видовой классификацией, нами были выделены следующие виды источников: законодательные акты, делопроизводственная документация, периодическая печать и источники личного происхождения, среди которых – воспоминания, письма и интервью.
Обращаясь к проблеме выявления религиозных практик в городе, необходимо проанализировать состав населения города. Социальная структура населения Магнитогорска была довольно разнообразной. Среди жителей Магнитогорска были заключенные, спецпереселенцы, представители различных социальных групп и национальностей.
Пестрый этнический состав магнитогорцев сохранился на протяжении всего периода существования города. Основы национального состава были заложены именно в начале 1930-х гг. По данным А. Зверева, в 1930 г. в Магнитогорске проживали русские (83,7 %), украинцы (6,8 %), татары (2,7 %), белорусы (1,57 %), башкиры (1,37 %), киргизы (1,1 %), нагайбаки (0,5 %), мордва и «прочие национальности» (0,5 %) [4, с. 70]. К 1 июня 1932 г. численность русского населения возросла и составила 91,7 % [4, с. 70]. Такой пестрый национальный состав наложил отпечаток на повседневные практики горожан (взаимообогащение культурными традициями, приготовление пищи, песни и т.п.). Подобный этнический состав в общем виде определил и соотношение конфессий на территории Магнитогорска. Большая часть верующих придерживалась православия. Второй конфессией по числу приверженцев являлся ислам. Однако гегемония названных религий не исключала наличия на территории города католицизма и протестантизма, привнесенных иностранцами, а также разнообразных сект. Среди последних в городе преобладали баптисты и адвентисты седьмого дня.
Несомненно, разнообразная культурно-историческая база, образ жизни, ментальные установки и традиции осложняли взаимоотношения среди магнитогорцев и влекли за собой возникновение конфликтных ситуаций. Архивные данные и свидетельства очевидцев говорят о наличии конфликтов среди горожан, в том числе и на национальной почве. Однако они случались довольно редко. В целом люди разных национальностей жили вместе в общих и комнатных бараках, работали в одной бригаде и т.д.
Половозрастной состав населения Магнитогорска характеризовался преобладанием молодежи. А. Зверев, ссылаясь на материалы переписи населения Магнитогорска, отметил, что из общего числа рабочих молодежь в возрасте от 17 до 24 лет составляла 51,2 % [4, с. 70]. Это нельзя назвать подавляющим большинством, однако среди магнитогорцев значительное число составляли люди в возрасте от 24 до 33 лет. Меньшую часть магнитогорцев составляли зрелые и пожилые люди. Молодежь, дети и подростки, несомненно, легче поддаются влиянию, именно поэтому среди этих категорий магнитогорцев антирелигиозная работа проводилась наиболее активно. Однако не все представители молодежи охотно отказывались от веры. Роль семейных традиций, старшего поколения, а также социальное происхождение оказывали в некоторых случаях определяющее воздействие на формирование мировоззрения и отношения к религии [8].
Чаще всего религию связывали с женами и матерями рабочих, и со спецпереселенцами «После раскулачивания, ликвидации кулака как класса, прислали к нам кулаков, спецпереселенцев. До этого было ничего. После этого началось брожение среди рабочих, т.к. приехала сюда часть попов и дьяконов. Они старались устраивать подпольные молебны, подпольные службы.
Действительно, «спецкадры» на Магнитострое появились уже в 1930 г. Начиная с 1931 г., поток спецпереселенцев значительно усилился. В 1932 г. при Главном Управлении Магнитостроя числилось 40 000 человек. Среди спецпереселенцев было значительное число верующих [1; 2] и даже непосредственно священнослужители. Так, американский рабочий Дж. Скотт писал: «Однажды, возвращаясь домой с работы, я стал свидетелем любопытной сценки – передо мной была бригада, состоявшая из сорока или пятидесяти священников православной церкви, одетых в грязные, изодранные черные рясы. У всех были длинные волосы, у некоторых даже до пояса. Они упорно работали заступами и лопатами, срывая небольшой холмик. Курносый деревенский парень сидел неподалеку на бугорке, положив на колени старую винтовку, и безмятежно наблюдал за ними. Я спросил одного из священников, за что он здесь, но он даже не ответил мне» [14, с. 105].
Воспоминания американца подтверждают данные архивов. В Магнитогорске были священнослужители, которые тайно проводили религиозные обряды. Так, отец Димитрий (Д.И. Герасенко) со своей семьей жил в Магнитогорске не регистрируясь официально, освоил мирские профессии, но тайно по просьбам местных жителей проводил обряды крещения, венчания и отпевания [14, с. 55]. В магнитогорской исправительно-трудовой колонии отбывали заключение священнослужители различных конфессий. В частности, в городе отбывал ссылку с 1930 по 1937 гг. имам-хатыб из с. Большая Цильна Буденовского района Лутфулла Туктамышев. В 1937 г. его приговорили к 6 месяцам исправительно-трудовых работ, а затем арестовали [10, с. 131].
Однако, на наш взгляд, сохранение религиозности в повседневной жизни магнитогорцев зависело не только от социальной или половой принадлежности. Существенное влияние оказывали общая духовная культура человека, традиции, существовавшие в конкретной семье, уровень грамотности, социальное происхождение. Потомственные рабочие легче отказывались от религиозных обычаев, чем недавние крестьяне. Большинство выходцев из деревни в первые месяцы пребывания на Магнитострое продолжали носить нательные кресты.
Таким образом, социальный и половозрастной состав населения Магнитогорска мог как способствовать искоренению религиозности в городе, так и противодействовать ему. Кроме того, необходимо учитывать тот религиозный субстрат, который существовал на месте строительства Магнитки до его начала.
На территории Южного Урала существовало 663 старообрядческих и 657 православных церквей, 135 мечетей и 424 часовни [13, Ф. 274. Оп. 3. Д. 4414. Л. 49-50.]. Большинство из них были закрыты и разрушены. В Челябинской области были уничтожены Христорождественский собор (построен в 1767 г.), Казанско-Богородицкий храм (1793), римско-католический костел (1914) в Челябинске, в Златоусте взорвали собор трех святителей, в Миассе была уничтожена центральная церковь апостолов Петра и Павла (1815) и т.д. Массовое закрытие храмов являлось одним из печальных результатов массированного давления на церковь. Игнорируя историю и культуру народов, их традиции, идеологическая борьба с религией подменялась борьбой с ее носителями и атрибутикой. Ликвидация церквей выставлялась как важный показатель падения религиозности.
В районе города Магнитогорска не было значимых с точки зрения культурной ценности церквей, но вокруг города на расстоянии 26–30 км были деревни с небольшими церквями. Хотя в Магнитогорске церквей не было, и власти рассматривали это как возможность формирования атеистической повседневности среди горожан, сами магнитогорцы продолжали посещать церковь. В станице Магнитной, основанной в 1743 г., преобладало православное население, было несколько семей мусульман, а также семьи староверов. В январе 1930 г. церковь станицы и часовня были закрыты, а вскоре в связи с вводом в эксплуатацию второй плотины затоплены. Верующие начали посещать церковь в поселке Наваринский, который располагался в 26 км от города. В воспоминаниях организатора культурно-массовой работы в Магнитогорске Колбина отмечается, что некоторые горожане венчались и крестили детей [3, Ф. Р-7952. Оп. 5. Д. 309. Л. 44-45.]. Естественно, что подобные религиозные действа не получили в Магнитогорске массового распространения. Если обряды крещения и венчания удалось искоренить в большей степени, то похороны, по свидетельствам очевидцев, проводились строго в соответствии с церковными традициями [1;2].
Похороны считаются одним из самых консервативных обрядов. Это подтверждают и некоторые источники по истории Магнитогорска. В частности, семейная фотография, на которой запечатлены похороны Василия Скворцова. По замечанию исследователя О.Р. Николаева, «с 1920–1930-х годов похоронные фотографии все чаще появляются в альбомах простых людей, хотя масштабы их распространения сдерживаются...» [12, c. 360]. Действительно возможности запечатлеть тот или иной момент жизни на фотографии в указанное время было сложно, прежде всего, по причине отсутствия профессиональных фотографов, отсутствия технических сложностей, тотального дефицита и т.д. Ответить на вопрос, почему именно на рубеже 1920–1930-х гг. население стремится сохранить момент похорон на фотографии однозначно нельзя. Однако можно предположить, что в условиях слома традиционной культуры и обрядовой парадигмы, когда особое внимание приковывалось к новым советским похоронам (например, похороны пионера, коммуниста и т.п.), рядовые горожане стремились сохранить не только в памяти, но и на фотографии важные моменты семейной истории. Жанр похоронной фотографии возник как способ сохранения традиции в условиях угрозы разрушения традиционной обрядности. Это наблюдение подтверждают воспоминания поэтессы Н.Г. Кондратковской, в которых автор подробно описывает похороны своей матери [6, c. 121-124].
В целом религиозные практики в Магнитогорске отражали наиболее устойчивые представления населения о религиозной жизни. Учитывая, что церквей в городе не было, верующие магнитогорцы посещали близлежащие церкви в селах или устраивали «молельные дома» в землянках, а затем в своих квартирах. Так, баптисты Г. Шевчук, Сапиок, Салепко, Вогинков регулярно проводили в своих жилищах молитвенные собрания. В бараках проводить религиозные мероприятия было сложнее – слишком много было посторонних глаз. При этом говорить, что землянка было устроена особым образом нельзя – фактических возможностей у населения для создания религиозного пространства не было. Чаще все горожане ограничивались укреплением икон в так называемом красном углу.
Мусульманское население города, по свидетельствам культработника Колбина и по воспоминаниям старожилов Магнитогорска, не нуждалось в церквях, «они молились прямо на улице, на земле» [3, Ф. 7952. Оп. 5. Д. 309. Лл. 37–39]. В Магнитогорске в среде мусульман были избраны муллы, которые совершали необходимые обряды. Чтение священных книг (Библия, Коран и т.п.) было малодоступной религиозной практикой. С одной стороны это было обусловлено отсутствием возможностей читать религиозную литературу (соседи, отсутствие освещения, нехватка свободного времени и т.п.), с другой стороны – в городе сами книги были a дефиците. В библиотеках города подобная литература была запрещена, а в частном порядке привезти книги было сложно. Все вновь прибывавшие в город проходили изоляционно-пропускной пункт, в котором и люди, и их вещи проходили санобработку. Следовательно, можно предположить, что если у рабочих и были какие-нибудь книги, их изымали.
Соблюдение постов как одна из важнейших религиозных практик в условиях латентного голода также было крайне затруднительно. Однако по большим праздникам, таким как Пасха или Ураза Байрам, горожане готовили традиционную пищу. Даже обряд захоронения было невозможно соблюдать в первые годы строительства, т.к. вплоть до 1932 г. в Магнитогорске не было кладбища. Захоронения производили в общих могилах, не устанавливая ни памятников, ни тем более крестов.
В рассматриваемый период в Магнитогорске активно велась борьба с религиозным сознанием населения. Духовное и культурное влияние религии на широкие массы не согласовывалось с планами властей, поэтому одну из важнейших задач большевики видели в изменении старой системы ценностей, сконцентрированной в значительной мере в религиозном вероучении. Наибольшую разрушающую силу в борьбе с религиозным сознанием населения имело советское образование, которое строилось на основе марксистской идеологии. Ее постулаты наиболее активно усваивались молодежью, преобладающей в городе.
ГорОНО требовал от коллективов школ города «усилить антирелигиозное воспитание детей и их родителей» [11, Ф. 12. Оп. 1а. Д. 9. Л. 107], «учебный программный антирелигиозный материал использовать шире и регулярнее»[ 10, Ф. 12. Оп. 1а. Д. 9. Л. 106]. Отмечалось, что антирелигиозная пропаганда и научно-просветительская работа ведутся не столь активно, как того требуют «потребности масс» [7, c. 35]. Отношение к религии часто разделяло в семье родителей и детей. Последние под воздействием школы отказывались от религиозного мировоззрения, что в свою очередь порождало конфликты с родителями. Судя по официальной статистике, на Урале в 1917–1921 гг. 90 % всех браков в рабочей среде были церковными, в 1934–1935 гг. это число сократилось до 2,4. Однако разнообразные источники свидетельствуют и об иной тенденции: многие горожане, даже молодежь и дети, нелегко отказывались от веры. Процесс секуляризации быта охватил значительную часть населения страны и Магнитогорска, но следует отметить, что значительная часть магнитогорцев продолжала активно участвовать в религиозной жизни. Исполнение религиозных обрядов по-прежнему считалось одной из обязательных черт жизни. Трансляция религиозных ценностей и взглядов в семье не прекратилась, несмотря на антирелигиозную позицию государства [5, c. 220].
Организацией, призванной нести в массы идеи атеизма, являлся «Союз воинствующих безбожников». В Магнитогорске он проводил активную работу. В частности, организовывались антирелигиозные вечера коллективов цехов металлургического комбината, на которых религия подавалась слушателям как «кровавый кошмар в истории человечества», а главной задачей участников вечера было рассказать о том, как он стал безбожником. В программу «СВБ» включались также беседы на следующие темы: «Можно ли верить Библии», «Учит ли добру священное писание», «Классовое содержание учения и классовая политика церкви», проводились инсценировки, озвучивался историко-революционный материал, собирали средства на строительство танка «Безбожник», подводной лодки «Воинствующий безбожник», самолета «Уральский безбожник» и т.п. Активная работа магнитогорского «Союза воинствующих безбожников» была одобрена на заседание президиума Уралоблсовета 29 ноября 1931 г. Опыт магнитогорских безбожников рекомендовали распространить на Кузнецкстрое и по всему Уралу.
Религиозная обрядность прочно вошла в повседневную жизнь населения, она исполнялась веками. Именно поэтому большевики предлагали альтернативную атрибутику, предпринимали попытки внедрить новую советскую обрядность в жизнь. В частности, в Магнитогорске проводили «красную пасху» и «красные крестины». Одним из основных способов воздействия на быт горожан стало внедрение новых советских праздников и памятных дат. Зачастую новые праздники специально приурочивали к традиционным религиозным праздникам и противопоставляли последним. Широко известно, что гонениям подверглось празднование нового года и Рождества, однако, население упорно продолжало отмечать новогодние и рождественские праздники. В результате в канун нового года решено было праздновать День ударника. В Магнитогорске этот праздник проходил с особым размахом.
Естественно, отрицать рекреационное воздействие праздников на эмоциональное состояние человека нельзя, однако, утверждать о «маниакальном стремлении» горожан через праздник избавляться от переполнявших эмоций, по нашему мнению, преждевременно. В частности, население города неоднозначно оценивало празднование 1 мая. Выходные дни воспринимались горожанами воодушевленно, а обязательное участие в демонстрации часто вызывало недовольство. Респондент А.И. Чеснокова вспоминает, что в основном женщины не хотели тратить время на демонстрации, потому что «дома всегда было много дел» [1]. Архивные данные свидетельствуют о том, что и среди мужчин находились противники демонстраций. В каждом конкретном случае у человека находилась своя причина. Случались и массовые отказы участвовать в праздничном шествии. Так, вечером 30 апреля и утром 1 мая 1932 г. жильцы барака № 11 остались без воды и отказались участвовать в демонстрации: «Давайте сначала воды умыться, да чаю напиться, а потом на демонстрацию зовите!» [13, Ф. П-783. Оп. 1. Д. 12. Л. 83.].
В целом магнитогорцы, как и население страны, настроенные лояльно по отношению к советским праздникам не связывали отказ от религиозных праздников с введением новых, советских. Горожане адаптировали новые советские праздники в своем сознании, сравнивая их с прежними, религиозными.
Итак, в новом индустриальном центре – Магнитогорске горожане продолжали совершать культовые действия не столько вопреки запретам со стороны властей, но чаще по привычке, не придавая особого религиозного характера своим действиям, опираясь, прежде всего, на многовековые традиции. Наличие на территории города пестрого этно-конфессионального состава консервировало религиозные традиции. В целом антирелигиозная политика в 1930-е гг. сыграла решающую роль в уничтожении религиозного сознания населения, духовенства и духовных организаций. Существование религии в обществе поддерживалось лишь на уровне некоторых обрядов. Новый образ жизни, привычки населения, сменный график работы, строгий контроль привели к тому, что религия стала уделом стариков, а молодежи и людям среднего возраста верить было просто неприлично. Со второй половины 1930-х гг. в архивных материалах практически отсутствуют сведения о работе «Союза воинствующих безбожников» в Магнитогорске, о сохранении религии в городе, об организации подпольных молебнов и проч. Думается, что подобная ситуация не была случайной. Религиозность населения и города определялись по чисто внешним признакам: наличие церквей и часовен, совершение религиозных обрядов, внешней атрибутики. Подобный подход обеспечивал сравнительно спокойное существование верующим в городе, которые сохраняли внутреннюю религиозность или исповедовали внецерковные исповедания. Отсутствие церквей в городе – «флагмане социалистической индустриализации» и образце нового «социалистического общежития» – оставляло Магнитогорск вне поля зрения партийных и советских органов, ответственных за антирелигиозную пропаганду, и потому, в некотором смысле, делало сохранявшиеся в нем религиозные практики – неуязвимыми.
Библиографический список
1. Воспоминания Л.Г. Чернопятовой, 1937 г.р., записано Макаровой Н.Н. в 2008 г.
2.Воспоминания А.И. Чесноковой, 1924 г.р., записано Н.Н. Макаровой в 2008 г.
3. Государственный архив РФ.
4.Зверев А. На стройке гиганта. М., 1931.
5.Исаев В.И. Молодежь Сибири в трансформирующемся обществе. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2003.
6. Кондратковская Н.Г. «Ах, если бы еще одну мне жизнь»: автобиографические рассказы. Философская проза. Воспоминания. Белорецк: ОНИКС, 2006.
7. Культфронт Урала на подъеме / под ред . И.А. Переля. М., Свердловск: УралОГИЗ, 1932.
8. Макарова Н.Н. Механизмы формирования населения нового города в условиях форсированной индустриализации (по материалам Магнитогорска) // Уральский исторический вестник. 2011. № 1 (30). С. 71-76.
9. Милютин Н. Борьба за новый быт и советский урбанизм // Города социализма и социалистическая реконструкция быта. М., 1930.
10. Миннулин И.Р. Мусульманское духовенство и власть в Татарстане (1920–1930-е гг.). Казань: Издательство Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006.
11. МКУК «Городской архив» Магнитогорска.
12. Николаев О.Р. Традиционные формы крестьянской культуры на сломе эпох: «похоронили хорошо» (к вопросу о фотографиях похорон) // Проблемы истории, филологии, культуры. 2012. № 2.
13. Объединенный государственный архив Челябинской области.
14. Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. Свердловск, М.: Издательство Московского университета, Издательство Уральского университета, 1991.
15. Старикова Г.И. Время войне и время миру // Наследие. Магнитогорск, 2012.
МГТУ им. Г.И.Носова, г. Магнитогорск
РЕЛИГИЯ В «НОВОМ» ГОРОДЕ (ПО МАТЕРИАЛАМ МАГНИТОГОРСКА 1930-х гг.)
Аннотация. В данной статье рассматриваются вопросы религиозной жизни в новом индустриальном центре – городе Магнитогорске. Автор приходит к выводу о том, что несмотря на антирелигиозные мероприятия со стороны властей, и декларирование идеи – Магнитогорск – город без церквей, население продолжало совершать религиозные действия. Религиозность населения и города определялись по чисто внешним признакам: наличие церквей и часовен, совершение религиозных обрядов, внешней атрибутики. Подобный подход обеспечивал сравнительно спокойное существование верующим в городе, которые сохраняли внутреннюю религиозность или исповедовали внецерковные исповедания.
Ключевые слова: история, СССР, Магнитогорск, церковь, индустриализация.
Строительство Магнитогорского металлургического комбината и города Магнитогорска началось в рамках индустриализации в 1929 г. в степях Южного Урала. Уже в 1932 г. на градообразующем предприятии был создан завершенный производственный цикл по производству металла.Н. Милютин давая характеристику Магнитогорску отмечал, что это «первый в СССР чисто советский город, где мы не связаны с прошлым, где мы всему миру демонстрируем волю пролетариата к новой общественной жизни» [9, с. 116]. Процесс строительства Магнитогорска проходил под лозунгом коренной ломки старого быта. При этом в новом городе, как казалось, не было необходимости перестраивать существующие порядки и «ломать» традиции, казалось, их можно было создавать.
В данной статье предпринимается попытка рассмотреть жизнь населения нового индустриального центра сквозь призму религиозных проблем, а именно определить какую роль религия играла в жизни магнитогорцев, выявить совершали ли горожане традиционные религиозные обряды, наконец, удалось ли властям искоренить религиозное сознание в Магнитогорске.
Источниковая база исследования опирается на комплекс архивных материалов, выявленных и отобранных в центральных, областных и городских архивах, а также на коллекцию интервью и фотографий, собранных автором. В соответствии с видовой классификацией, нами были выделены следующие виды источников: законодательные акты, делопроизводственная документация, периодическая печать и источники личного происхождения, среди которых – воспоминания, письма и интервью.
Обращаясь к проблеме выявления религиозных практик в городе, необходимо проанализировать состав населения города. Социальная структура населения Магнитогорска была довольно разнообразной. Среди жителей Магнитогорска были заключенные, спецпереселенцы, представители различных социальных групп и национальностей.
Пестрый этнический состав магнитогорцев сохранился на протяжении всего периода существования города. Основы национального состава были заложены именно в начале 1930-х гг. По данным А. Зверева, в 1930 г. в Магнитогорске проживали русские (83,7 %), украинцы (6,8 %), татары (2,7 %), белорусы (1,57 %), башкиры (1,37 %), киргизы (1,1 %), нагайбаки (0,5 %), мордва и «прочие национальности» (0,5 %) [4, с. 70]. К 1 июня 1932 г. численность русского населения возросла и составила 91,7 % [4, с. 70]. Такой пестрый национальный состав наложил отпечаток на повседневные практики горожан (взаимообогащение культурными традициями, приготовление пищи, песни и т.п.). Подобный этнический состав в общем виде определил и соотношение конфессий на территории Магнитогорска. Большая часть верующих придерживалась православия. Второй конфессией по числу приверженцев являлся ислам. Однако гегемония названных религий не исключала наличия на территории города католицизма и протестантизма, привнесенных иностранцами, а также разнообразных сект. Среди последних в городе преобладали баптисты и адвентисты седьмого дня.
Несомненно, разнообразная культурно-историческая база, образ жизни, ментальные установки и традиции осложняли взаимоотношения среди магнитогорцев и влекли за собой возникновение конфликтных ситуаций. Архивные данные и свидетельства очевидцев говорят о наличии конфликтов среди горожан, в том числе и на национальной почве. Однако они случались довольно редко. В целом люди разных национальностей жили вместе в общих и комнатных бараках, работали в одной бригаде и т.д.
Половозрастной состав населения Магнитогорска характеризовался преобладанием молодежи. А. Зверев, ссылаясь на материалы переписи населения Магнитогорска, отметил, что из общего числа рабочих молодежь в возрасте от 17 до 24 лет составляла 51,2 % [4, с. 70]. Это нельзя назвать подавляющим большинством, однако среди магнитогорцев значительное число составляли люди в возрасте от 24 до 33 лет. Меньшую часть магнитогорцев составляли зрелые и пожилые люди. Молодежь, дети и подростки, несомненно, легче поддаются влиянию, именно поэтому среди этих категорий магнитогорцев антирелигиозная работа проводилась наиболее активно. Однако не все представители молодежи охотно отказывались от веры. Роль семейных традиций, старшего поколения, а также социальное происхождение оказывали в некоторых случаях определяющее воздействие на формирование мировоззрения и отношения к религии [8].
Чаще всего религию связывали с женами и матерями рабочих, и со спецпереселенцами «После раскулачивания, ликвидации кулака как класса, прислали к нам кулаков, спецпереселенцев. До этого было ничего. После этого началось брожение среди рабочих, т.к. приехала сюда часть попов и дьяконов. Они старались устраивать подпольные молебны, подпольные службы.
Действительно, «спецкадры» на Магнитострое появились уже в 1930 г. Начиная с 1931 г., поток спецпереселенцев значительно усилился. В 1932 г. при Главном Управлении Магнитостроя числилось 40 000 человек. Среди спецпереселенцев было значительное число верующих [1; 2] и даже непосредственно священнослужители. Так, американский рабочий Дж. Скотт писал: «Однажды, возвращаясь домой с работы, я стал свидетелем любопытной сценки – передо мной была бригада, состоявшая из сорока или пятидесяти священников православной церкви, одетых в грязные, изодранные черные рясы. У всех были длинные волосы, у некоторых даже до пояса. Они упорно работали заступами и лопатами, срывая небольшой холмик. Курносый деревенский парень сидел неподалеку на бугорке, положив на колени старую винтовку, и безмятежно наблюдал за ними. Я спросил одного из священников, за что он здесь, но он даже не ответил мне» [14, с. 105].
Воспоминания американца подтверждают данные архивов. В Магнитогорске были священнослужители, которые тайно проводили религиозные обряды. Так, отец Димитрий (Д.И. Герасенко) со своей семьей жил в Магнитогорске не регистрируясь официально, освоил мирские профессии, но тайно по просьбам местных жителей проводил обряды крещения, венчания и отпевания [14, с. 55]. В магнитогорской исправительно-трудовой колонии отбывали заключение священнослужители различных конфессий. В частности, в городе отбывал ссылку с 1930 по 1937 гг. имам-хатыб из с. Большая Цильна Буденовского района Лутфулла Туктамышев. В 1937 г. его приговорили к 6 месяцам исправительно-трудовых работ, а затем арестовали [10, с. 131].
Однако, на наш взгляд, сохранение религиозности в повседневной жизни магнитогорцев зависело не только от социальной или половой принадлежности. Существенное влияние оказывали общая духовная культура человека, традиции, существовавшие в конкретной семье, уровень грамотности, социальное происхождение. Потомственные рабочие легче отказывались от религиозных обычаев, чем недавние крестьяне. Большинство выходцев из деревни в первые месяцы пребывания на Магнитострое продолжали носить нательные кресты.
Таким образом, социальный и половозрастной состав населения Магнитогорска мог как способствовать искоренению религиозности в городе, так и противодействовать ему. Кроме того, необходимо учитывать тот религиозный субстрат, который существовал на месте строительства Магнитки до его начала.
На территории Южного Урала существовало 663 старообрядческих и 657 православных церквей, 135 мечетей и 424 часовни [13, Ф. 274. Оп. 3. Д. 4414. Л. 49-50.]. Большинство из них были закрыты и разрушены. В Челябинской области были уничтожены Христорождественский собор (построен в 1767 г.), Казанско-Богородицкий храм (1793), римско-католический костел (1914) в Челябинске, в Златоусте взорвали собор трех святителей, в Миассе была уничтожена центральная церковь апостолов Петра и Павла (1815) и т.д. Массовое закрытие храмов являлось одним из печальных результатов массированного давления на церковь. Игнорируя историю и культуру народов, их традиции, идеологическая борьба с религией подменялась борьбой с ее носителями и атрибутикой. Ликвидация церквей выставлялась как важный показатель падения религиозности.
В районе города Магнитогорска не было значимых с точки зрения культурной ценности церквей, но вокруг города на расстоянии 26–30 км были деревни с небольшими церквями. Хотя в Магнитогорске церквей не было, и власти рассматривали это как возможность формирования атеистической повседневности среди горожан, сами магнитогорцы продолжали посещать церковь. В станице Магнитной, основанной в 1743 г., преобладало православное население, было несколько семей мусульман, а также семьи староверов. В январе 1930 г. церковь станицы и часовня были закрыты, а вскоре в связи с вводом в эксплуатацию второй плотины затоплены. Верующие начали посещать церковь в поселке Наваринский, который располагался в 26 км от города. В воспоминаниях организатора культурно-массовой работы в Магнитогорске Колбина отмечается, что некоторые горожане венчались и крестили детей [3, Ф. Р-7952. Оп. 5. Д. 309. Л. 44-45.]. Естественно, что подобные религиозные действа не получили в Магнитогорске массового распространения. Если обряды крещения и венчания удалось искоренить в большей степени, то похороны, по свидетельствам очевидцев, проводились строго в соответствии с церковными традициями [1;2].
Похороны считаются одним из самых консервативных обрядов. Это подтверждают и некоторые источники по истории Магнитогорска. В частности, семейная фотография, на которой запечатлены похороны Василия Скворцова. По замечанию исследователя О.Р. Николаева, «с 1920–1930-х годов похоронные фотографии все чаще появляются в альбомах простых людей, хотя масштабы их распространения сдерживаются...» [12, c. 360]. Действительно возможности запечатлеть тот или иной момент жизни на фотографии в указанное время было сложно, прежде всего, по причине отсутствия профессиональных фотографов, отсутствия технических сложностей, тотального дефицита и т.д. Ответить на вопрос, почему именно на рубеже 1920–1930-х гг. население стремится сохранить момент похорон на фотографии однозначно нельзя. Однако можно предположить, что в условиях слома традиционной культуры и обрядовой парадигмы, когда особое внимание приковывалось к новым советским похоронам (например, похороны пионера, коммуниста и т.п.), рядовые горожане стремились сохранить не только в памяти, но и на фотографии важные моменты семейной истории. Жанр похоронной фотографии возник как способ сохранения традиции в условиях угрозы разрушения традиционной обрядности. Это наблюдение подтверждают воспоминания поэтессы Н.Г. Кондратковской, в которых автор подробно описывает похороны своей матери [6, c. 121-124].
В целом религиозные практики в Магнитогорске отражали наиболее устойчивые представления населения о религиозной жизни. Учитывая, что церквей в городе не было, верующие магнитогорцы посещали близлежащие церкви в селах или устраивали «молельные дома» в землянках, а затем в своих квартирах. Так, баптисты Г. Шевчук, Сапиок, Салепко, Вогинков регулярно проводили в своих жилищах молитвенные собрания. В бараках проводить религиозные мероприятия было сложнее – слишком много было посторонних глаз. При этом говорить, что землянка было устроена особым образом нельзя – фактических возможностей у населения для создания религиозного пространства не было. Чаще все горожане ограничивались укреплением икон в так называемом красном углу.
Мусульманское население города, по свидетельствам культработника Колбина и по воспоминаниям старожилов Магнитогорска, не нуждалось в церквях, «они молились прямо на улице, на земле» [3, Ф. 7952. Оп. 5. Д. 309. Лл. 37–39]. В Магнитогорске в среде мусульман были избраны муллы, которые совершали необходимые обряды. Чтение священных книг (Библия, Коран и т.п.) было малодоступной религиозной практикой. С одной стороны это было обусловлено отсутствием возможностей читать религиозную литературу (соседи, отсутствие освещения, нехватка свободного времени и т.п.), с другой стороны – в городе сами книги были a дефиците. В библиотеках города подобная литература была запрещена, а в частном порядке привезти книги было сложно. Все вновь прибывавшие в город проходили изоляционно-пропускной пункт, в котором и люди, и их вещи проходили санобработку. Следовательно, можно предположить, что если у рабочих и были какие-нибудь книги, их изымали.
Соблюдение постов как одна из важнейших религиозных практик в условиях латентного голода также было крайне затруднительно. Однако по большим праздникам, таким как Пасха или Ураза Байрам, горожане готовили традиционную пищу. Даже обряд захоронения было невозможно соблюдать в первые годы строительства, т.к. вплоть до 1932 г. в Магнитогорске не было кладбища. Захоронения производили в общих могилах, не устанавливая ни памятников, ни тем более крестов.
В рассматриваемый период в Магнитогорске активно велась борьба с религиозным сознанием населения. Духовное и культурное влияние религии на широкие массы не согласовывалось с планами властей, поэтому одну из важнейших задач большевики видели в изменении старой системы ценностей, сконцентрированной в значительной мере в религиозном вероучении. Наибольшую разрушающую силу в борьбе с религиозным сознанием населения имело советское образование, которое строилось на основе марксистской идеологии. Ее постулаты наиболее активно усваивались молодежью, преобладающей в городе.
ГорОНО требовал от коллективов школ города «усилить антирелигиозное воспитание детей и их родителей» [11, Ф. 12. Оп. 1а. Д. 9. Л. 107], «учебный программный антирелигиозный материал использовать шире и регулярнее»[ 10, Ф. 12. Оп. 1а. Д. 9. Л. 106]. Отмечалось, что антирелигиозная пропаганда и научно-просветительская работа ведутся не столь активно, как того требуют «потребности масс» [7, c. 35]. Отношение к религии часто разделяло в семье родителей и детей. Последние под воздействием школы отказывались от религиозного мировоззрения, что в свою очередь порождало конфликты с родителями. Судя по официальной статистике, на Урале в 1917–1921 гг. 90 % всех браков в рабочей среде были церковными, в 1934–1935 гг. это число сократилось до 2,4. Однако разнообразные источники свидетельствуют и об иной тенденции: многие горожане, даже молодежь и дети, нелегко отказывались от веры. Процесс секуляризации быта охватил значительную часть населения страны и Магнитогорска, но следует отметить, что значительная часть магнитогорцев продолжала активно участвовать в религиозной жизни. Исполнение религиозных обрядов по-прежнему считалось одной из обязательных черт жизни. Трансляция религиозных ценностей и взглядов в семье не прекратилась, несмотря на антирелигиозную позицию государства [5, c. 220].
Организацией, призванной нести в массы идеи атеизма, являлся «Союз воинствующих безбожников». В Магнитогорске он проводил активную работу. В частности, организовывались антирелигиозные вечера коллективов цехов металлургического комбината, на которых религия подавалась слушателям как «кровавый кошмар в истории человечества», а главной задачей участников вечера было рассказать о том, как он стал безбожником. В программу «СВБ» включались также беседы на следующие темы: «Можно ли верить Библии», «Учит ли добру священное писание», «Классовое содержание учения и классовая политика церкви», проводились инсценировки, озвучивался историко-революционный материал, собирали средства на строительство танка «Безбожник», подводной лодки «Воинствующий безбожник», самолета «Уральский безбожник» и т.п. Активная работа магнитогорского «Союза воинствующих безбожников» была одобрена на заседание президиума Уралоблсовета 29 ноября 1931 г. Опыт магнитогорских безбожников рекомендовали распространить на Кузнецкстрое и по всему Уралу.
Религиозная обрядность прочно вошла в повседневную жизнь населения, она исполнялась веками. Именно поэтому большевики предлагали альтернативную атрибутику, предпринимали попытки внедрить новую советскую обрядность в жизнь. В частности, в Магнитогорске проводили «красную пасху» и «красные крестины». Одним из основных способов воздействия на быт горожан стало внедрение новых советских праздников и памятных дат. Зачастую новые праздники специально приурочивали к традиционным религиозным праздникам и противопоставляли последним. Широко известно, что гонениям подверглось празднование нового года и Рождества, однако, население упорно продолжало отмечать новогодние и рождественские праздники. В результате в канун нового года решено было праздновать День ударника. В Магнитогорске этот праздник проходил с особым размахом.
Естественно, отрицать рекреационное воздействие праздников на эмоциональное состояние человека нельзя, однако, утверждать о «маниакальном стремлении» горожан через праздник избавляться от переполнявших эмоций, по нашему мнению, преждевременно. В частности, население города неоднозначно оценивало празднование 1 мая. Выходные дни воспринимались горожанами воодушевленно, а обязательное участие в демонстрации часто вызывало недовольство. Респондент А.И. Чеснокова вспоминает, что в основном женщины не хотели тратить время на демонстрации, потому что «дома всегда было много дел» [1]. Архивные данные свидетельствуют о том, что и среди мужчин находились противники демонстраций. В каждом конкретном случае у человека находилась своя причина. Случались и массовые отказы участвовать в праздничном шествии. Так, вечером 30 апреля и утром 1 мая 1932 г. жильцы барака № 11 остались без воды и отказались участвовать в демонстрации: «Давайте сначала воды умыться, да чаю напиться, а потом на демонстрацию зовите!» [13, Ф. П-783. Оп. 1. Д. 12. Л. 83.].
В целом магнитогорцы, как и население страны, настроенные лояльно по отношению к советским праздникам не связывали отказ от религиозных праздников с введением новых, советских. Горожане адаптировали новые советские праздники в своем сознании, сравнивая их с прежними, религиозными.
Итак, в новом индустриальном центре – Магнитогорске горожане продолжали совершать культовые действия не столько вопреки запретам со стороны властей, но чаще по привычке, не придавая особого религиозного характера своим действиям, опираясь, прежде всего, на многовековые традиции. Наличие на территории города пестрого этно-конфессионального состава консервировало религиозные традиции. В целом антирелигиозная политика в 1930-е гг. сыграла решающую роль в уничтожении религиозного сознания населения, духовенства и духовных организаций. Существование религии в обществе поддерживалось лишь на уровне некоторых обрядов. Новый образ жизни, привычки населения, сменный график работы, строгий контроль привели к тому, что религия стала уделом стариков, а молодежи и людям среднего возраста верить было просто неприлично. Со второй половины 1930-х гг. в архивных материалах практически отсутствуют сведения о работе «Союза воинствующих безбожников» в Магнитогорске, о сохранении религии в городе, об организации подпольных молебнов и проч. Думается, что подобная ситуация не была случайной. Религиозность населения и города определялись по чисто внешним признакам: наличие церквей и часовен, совершение религиозных обрядов, внешней атрибутики. Подобный подход обеспечивал сравнительно спокойное существование верующим в городе, которые сохраняли внутреннюю религиозность или исповедовали внецерковные исповедания. Отсутствие церквей в городе – «флагмане социалистической индустриализации» и образце нового «социалистического общежития» – оставляло Магнитогорск вне поля зрения партийных и советских органов, ответственных за антирелигиозную пропаганду, и потому, в некотором смысле, делало сохранявшиеся в нем религиозные практики – неуязвимыми.
Библиографический список
1. Воспоминания Л.Г. Чернопятовой, 1937 г.р., записано Макаровой Н.Н. в 2008 г.
2.Воспоминания А.И. Чесноковой, 1924 г.р., записано Н.Н. Макаровой в 2008 г.
3. Государственный архив РФ.
4.Зверев А. На стройке гиганта. М., 1931.
5.Исаев В.И. Молодежь Сибири в трансформирующемся обществе. Новосибирск: Институт истории СО РАН, 2003.
6. Кондратковская Н.Г. «Ах, если бы еще одну мне жизнь»: автобиографические рассказы. Философская проза. Воспоминания. Белорецк: ОНИКС, 2006.
7. Культфронт Урала на подъеме / под ред . И.А. Переля. М., Свердловск: УралОГИЗ, 1932.
8. Макарова Н.Н. Механизмы формирования населения нового города в условиях форсированной индустриализации (по материалам Магнитогорска) // Уральский исторический вестник. 2011. № 1 (30). С. 71-76.
9. Милютин Н. Борьба за новый быт и советский урбанизм // Города социализма и социалистическая реконструкция быта. М., 1930.
10. Миннулин И.Р. Мусульманское духовенство и власть в Татарстане (1920–1930-е гг.). Казань: Издательство Института истории им. Ш. Марджани АН РТ, 2006.
11. МКУК «Городской архив» Магнитогорска.
12. Николаев О.Р. Традиционные формы крестьянской культуры на сломе эпох: «похоронили хорошо» (к вопросу о фотографиях похорон) // Проблемы истории, филологии, культуры. 2012. № 2.
13. Объединенный государственный архив Челябинской области.
14. Скотт Дж. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали. Свердловск, М.: Издательство Московского университета, Издательство Уральского университета, 1991.
15. Старикова Г.И. Время войне и время миру // Наследие. Магнитогорск, 2012.
