Подвиг Патриаршего Местоблюстителя священномученика митрополита Крутицкого Петра
21.03.2022
Священник Александр Мазырин
В центре иконы Собора новомучеников и исповедников Российских, по левую и правую сторону Престола, стоят двое великих святых Русской Православной Церкви ХХ века: Святейший Патриарх Тихон и Патриарший Местоблюститель митрополит Петр. Имя первого из них уже при его жизни было известно всему христианскому миру. Имя второго долгое время всячески замалчивалось, между тем, по величию подвига ему трудно найти равного среди святых Русской Церкви за всю ее тысячелетнюю историю. Митрополит Петр (Кифа, как звали его современники) поистине стал камнем, на котором стояла и выстояла Русская Церковь во время самого страшного натиска безбожных гонителей.
Петр Федорович Полянский, будущий митрополит Крутицкий, родился в 1862 г. в семье сельского священника Воронежской губернии. Начало его жизненного пути было обычным для детей духовенства того времени: учился сначала в духовном училище, затем в семинарии, наконец, в Московской Духовной Академии, которую и окончил в 1892 г. Позднее за диссертацию «О пастырских посланиях Апостола Павла» П. Ф. Полянский получил ученую степень магистра богословия (следующую после степени кандидата).
Более двадцати пяти лет, оставаясь мирянином, он нес служение по линии духовно-учебного ведомства, дослужившись до чина действительного статского советника (согласно Табели о рангах, 4-й сверху чин, дававший право на потомственное дворянство).
Петр Федорович был участником Поместного Собора 1917-1918 г., работал в его секретариате. После революции он, как человек больших знаний и опыта и не священник, мог бы устроиться и при новой власти, но он остался верным гонимой Православной Церкви. За это уже в декабре 1919 г. П. Ф. Полянский был в первый раз арестован. Его обвинили в том, что он «происходит из буржуазии … и мутит рабочие массы, натравляя их на коммунистов, и его агитация имеет широкий успех у рабочих». Однако через неделю дело было закрыто.
Спустя недолгое время, в 1920 г., Святейший Патриарх Тихон предложил ему принять монашество и священство и стать Патриарха помощником по управлению Московской епархией. Петр Федорович это предложение принял. По воспоминаниям родных, придя домой, он сказал: «Если я откажусь, то буду предателем Церкви, но когда соглашусь – я знаю, я подпишу себе смертный приговор». Монашеский постриг и иерейскую хиротонию Петра Полянского по благословению Патриарха совершил член Священного Синода митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский).
Не позднее августа 1920 г. Петр (Полянский) становится архимандритом и настоятелем московского Златоустинского монастыря. Хиротония архимандрита Петра во епископа Подольского, викария Московской епархии, состоялась по новому стилю 8 октября 1920 г., в день памяти преподобного Сергия Радонежского. Секретарь канцелярии Священного Синода и Высшего Церковного Совета Н. В. Нумеров в письме за границу писал в 1921 г. о епископе Петре: «настоятельствует в Златоустовском монастыре, ближайший помощник митрополита Евсевия по епархиальному управлению, разрешает брачные дела». Следует заметить, что разрешение брачных дел в то время для архиереев было одним из самых опасных занятий, поскольку власть активно и агрессивно стремилась установить свою монополию в семейных вопросах.
Менее чем через полгода после архиерейской хиротонии епископ Петр, как он и предчувствовал, был арестован и заключен в Таганскую тюрьму. Произошло это 22 февраля 1921 г. Епископ Петр был вызван повесткой в качестве свидетеля в ВЧК и там арестован. Вынесенный ему 12 апреля 1921 г. приговор, однако, был достаточно мягким: «руководствуясь революционным правосознанием, суд приговорил гражданина Полянского Петра Федоровича, 57 лет, ранее не судившегося, подвергнуть лишению свободы на 2 месяца с зачетом предварительного заключения». Но, выйдя из тюрьмы, епископ Петр недолго затем пробыл на свободе. «12 августа арестован, – продолжал свою краткую справку о нем Нумеров в письме от 14 сентября 1921 г. – Был и ранее арестован и провел в заключении около двух месяцев. Сейчас продолжает сидеть». Обстоятельства августовского ареста епископа Петра не известны. Бурные события 1922 г. (кампания изъятия церковных ценностей, арест Патриарха, захват церковной власти обновленцами) произошли в отсутствие Преосвященного Петра в столице, он был выслан в город Великий Устюг Вологодской губернии.
В августе 1923 г. епископ Петр вернулся в Москву. По свидетельству А. Д. Самарина – бывшего обер-прокурора Святейшего Синода, весьма авторитетного в консервативных церковных кругах, епископ Петр был освобожден досрочно, за несколько месяцев. «Ничем не выдающийся, но честный», – характеризовал Самарин Преосвященного Петра в письме неустановленному заграничного церковному деятелю в мае 1924 г. Вскоре по возвращении в Москву епископ Петр был возведен в сан архиепископа с титулом «Подонский и Подольский» (епископами Сарскими и Подонскими до 16 века именовались предшественники Крутицких митрополитов) и включен Патриархом в незадолго до того учрежденный им при себе Священный Синод – временный орган высшего церковного управления из нескольких (трех–четырех) архиереев. Однако в ноябре того же года он едва не был снова выслан (ГПУ даже назначило день), и лишь благодаря энергичному ходатайству Святейшего Тихона перед Наркомюстом эта высылка не состоялась (власть удовлетворилась арестом другого ближайшего помощника Патриарха – архиепископа Илариона (Троицкого)).
В январе 1924 г. архиепископ Петр был назначен на Крутицкую кафедру управляющим Московской епархией. Патриаршим распоряжением от 9 февраля 1924 г. в церквях Московской епархии было введено поминовение архиепископа Петра за богослужением как «господина нашего». Введенная тогда формула звучала так: «Еще молимся о Святейших Патриарсех Православных Константинопольском, Александрийском, Антиохийском, Иерусалимском и Московском и о господине нашем Высокопреосвященнейшем Петре, архиепископе Крутицком». Вскоре последовало еще одно повышение Высокопреосвященного Петра: 22 мартa 1924 г. его и двух других входивших в Синод архиепископов Патриарх Тихон «в ознаменование прекращения Президиумом ЦИК Его (Святейшего Патриарха – свящ. А. М.) следственного дела и за отлично [слово неразб.] полезную службу Церкви Божией» возвел в сан митрополита. Неудивительно, что в своем последнем завещательном распоряжении о преемстве высшей церковной власти, составленном на Рождество 1924 / 1925 г., Патриарх Тихон назначил митрополита Петра третьим кандидатом в Местоблюстители Патриаршего Престола на случай своей кончины. Поскольку два первых кандидата – митрополиты Кирилл (Смирнов) и Агафангел (Преображенский) – были в ссылках и не могли вступить в управление Церковью, митрополит Петр оказывался наиболее вероятным преемником святителя Тихона.
Помимо ведения чисто церковных дел, на митрополита Петра Святейшим Тихоном также была возложена тягостная обязанность быть посредником между ним и ОГПУ. По этому поводу митрополит Петр писал в январе 1926 г. Е. А. Тучкову – начальнику 6-го («церковного») отделения СО ОГПУ: «Наши, например, с митрополитом Серафимом Тверским при Патриархе Тихоне частые посещения ГПУ истолковывались далеко не в нашу пользу, а митрополита Серафима народная молва прозвала даже “Лубянским митрополитом”». Тучков надеялся, что малоизвестный за пределами Москвы, молодой по хиротонии и не имевший в церковных кругах того авторитета, который был у Патриарха Тихона, Крутицкий митрополит попадет под его влияние и будет проводить угодную ОГПУ политику. В феврале 1925 г. Тучков писал в докладе Сталину и другим партийным вождям: «В настоящее время тихоновщина – наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок. Однако, в связи с болезнью (довольно серьезной) и возможной его смертью, положение тихоновщины может резко измениться к худшему, так как лишенная авторитетного руководящего лица эта группа окажется состоящей из враждующих за власть больших и маленьких групп». Одну из таких групп, по замыслу Лубянки, очевидно, и должен был возглавить митрополит Петр. Однако уверенности в том, что Крутицкий митрополит станет исполнителем его замыслов, у Тучкова не было, и одновременно, на случай неудачи с вовлечением митрополита Петра в интриги ОГПУ, 6-м отделением Секретного отдела на него велось целых две агентурных разработки. В списке этих разработок на первом месте значилась мифическая «Шпионская организация церковников», якобы возглавляемая Патриархом Тихоном, митрополитом Петром и архиепископом Феодором (Поздеевским), на девятом – нелегальный «Совет благочинных г. Москвы» под руководством митрополита Петра (всего – 46 агентурных разработок).
Тянуть с завершением первой разработки в ОГПУ не стали, и уже 27 марта 1925 г. Тучков писал про «группу правых церковников, подготовлявшуюся к новому антисоветскому выступлению церкви на Вселенском соборе»: «Участники в ней – патриарх Тихон, митрополит Полянский Петр, профессор церковник Попов … и др. Группа приготовила ряд материалов для антисоветского выступления на предстоящем в мае месяце в Иерусалиме соборе. Имела отношения шпионского характера с АРА и с представителями Англии, которым передавала сведения о положении церкви в России, о репрессиях по отношению к духовенству, о состоянии религиозного фанатизма среди отсталых масс и т. д. В виду важности ударного характера группа ликвидирована. Следствие подтвердило все изложенное». Из последних слов Тучкова вытекало, что следствие по делу «Шпионской организации церковников» к тому моменту уже в основном завершилось (приговоры при этом еще вынесены не были). Патриарх Тихон также был привлечен к нему и 21 марта 1925 г. допрошен на Лубянке. Отдельное дело было заведено на профессора И. В. Попова и остальных «шпионов». Не находится, однако, никаких следов того, что к этому «делу» был привлечен и подвергнут допросам митрополит Петр, хотя вопросы о нем следствием задавались. Это кажется странным, поскольку в сводках Тучкова он фигурировал как второе (после Патриарха) лицо в «ликвидированной шпионской группе».
В действительности, митрополит Петр тогда (весной-летом 1925 г.) также не избежал следствия и приговора. В составленном в мае 1926 г. обвинительном заключении по следующему делу митрополита Петра глухо сказано, что он был в 1925 г. приговорен условно Особым Совещанием к трем годам высылки в Киркрай (Киргизский край был в том же году переименован в Казахстан). Очевидно, этот приговор и стал результатом причастности Крутицкого митрополита к мифической «Шпионской организации церковников». Сведения об этом условном приговоре не афишировались (церковные историки на него тоже внимания не обратили), однако митрополит Петр, несомненно, про него знал и прекрасно понимал, как легко он может перестать быть условным.
Очевидно, власть считала, что митрополит Петр находится у нее под, своего рода, «колпаком», и, когда на Благовещение 1925 г. святитель Тихон скончался, не стала препятствовать его вступлению в исполнение местоблюстительских обязанностей. 9 апреля он направил председателю ВЦИК М. И. Калинину следующую записку: «Вступая в управление Православной Русской Церковью, долгом почитаю, как гражданин СССР, препроводить Вам прилагаемую при сем копию акта от 7 января 1925 г., собственноручно написанного почившим первоиерархом Русской Православной Церкви Патриархом Тихоном, коим на случай его кончины Патриаршие права и обязанности переданы мне как Местоблюстителю Патриаршего места. Патриарший Местоблюститель Петр, митрополит Крутицкий». Следует заметить, что митрополит Петр действовал здесь в соответствии с предписанием соборного определения «О Местоблюстителе Патриаршего Престола» от 10 августа 1918 г., согласно которому «Местоблюститель незамедлительно об освобождении Патриаршего Престола и о своем избрании доводит до сведения государственной власти».
Через несколько дней, 12 апреля 1925 г., вступление святителя Петра в должность Патриаршего Местоблюстителя было подтверждено сонмом архипастырей, присутствовавших при погребении Святейшего Патриарха Тихона: «Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл, ни митрополит Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященный Митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего Патриарха должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя».
Были, конечно, у митрополита Петра и недоброжелатели среди российского епископата. Митрополит Мануил (Лемешевский), например, писал: «Многие еще недоумевали, как мог недавно посвященный во епископа Петр стать Местоблюстителем, тем более, что он в патриаршем завещании был последним кандидатом. … Епископат Русской Церкви был не расположен к нему за его очень быстрое возвышение». Однако, вопреки завистникам, под историческим актом о вступлении митрополита Петра в должность Местоблюстителя подписались 58 православных епископов – большинство из находившихся тогда на свободе. По сути дела, 12 апреля 1925 г. состоялся Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, избравший в обстановке скорбной торжественности ее нового Предстоятеля (правда, временного).
ОГПУ допустило всё это с тем, чтобы через три дня устроить провокацию Местоблюстителю и всей Церкви. 15 апреля 1925 г., уже после того как епископы разъехались по местам, в «Известиях» было опубликовано так называемое «Предсмертное завещание» Патриарха Тихона. «Завещание» было выдержано в просоветском духе и намечало программу борьбы с «церковной контрреволюцией» (в первую очередь, зарубежной). При этом публикацию «Завещания» предваряло сообщение, что якобы в редакцию его принесли с просьбой поместить в газете митрополиты Петр Крутицкий и Тихон Уральский.
Подложность этого «Завещания» смог весьма убедительно показать современный исследователь Д. В. Сафонов. Рассмотрев различные редакции «Завещания», сопоставив их с «Декларацией» митрополита Сергия 1927 г. и другими документами, он пришел к выводу, что «так называемое “Завещательное послание” Патриарха Тихона от 7 апреля 1925 г. не было подписано Патриархом и не может быть признано подлинным, хотя при его составлении и был использован патриарший вариант текста». О том, что почивший Патриарх это «Завещание» не подписал, митрополит Петр, конечно, знал, но разоблачать интригу не стал (правда, и возможностей особых для того у него не было: никакие опровержения с его стороны советские газеты, естественно, публиковать бы не стали).
Митрополит Петр предпочел промолчать, понимая, что в противном случае его немедленно арестуют и Русская Церковь окажется обезглавленной. ОГПУ на первых порах было довольно, можно было рапортовать начальству, что на антицерковном фронте все благополучно. В обзоре за 1925 г. лубянские деятели сообщали Кремлю: «Самым крупным событием в церковной жизни за отчетный период является смерть Тихона. Большое разложение в тихоновщину внесло опубликованное завещание Тихона ввиду его советского характера. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Петр, бывший чиновник синода, не авторитетен … Монархическая часть епископата заняла выжидательную позицию, считая, что Петр должен был скрыть завещание Тихона, так как, будучи сам монархистом, не мог не понимать вреда его опубликования. Развал пошел вовсю».
Конечно, ОГПУ здесь явно преувеличивало свои достижения: никакого «развала» в Церкви не было, но, действительно, митрополит Петр находился в крайне непростом положении. Местоблюститель стоял перед выбором: идти ли на дальнейшие уступки власти, что привело бы к сильным нестроениям в Церкви, или встать на твердую исповедническую позицию, что неминуемо повлекло бы его скорый арест. В обвинительном заключении по делу митрополита Петра, составленном в мае 1926 г., об этом в характерных для лубянского ведомства выражениях говорилось так: «Известный, да и то не всем церковникам, как синодский чиновник в царское время, и человек не без грехов, непопулярный даже среди либерального духовенства, Полянский очутился в невыгодном положении, не имея возможности ни на кого опереться. Черносотенная оппозиция приняла все меры к дискредитации Петра, ожидая с его стороны продолжения взятой Тихоном линии». (Имеется в виду линия, якобы обозначенная Святейшим Патриархом в так называемом «Предсмертном завещании».) «Вскоре Петр был поставлен перед дилеммой: или вести взятую Тихоном линию при наличии постоянной сильной оппозиции черносотенцев и утерять всякий вес, или же сохранить свое положение, идя с последними и во всем разделяя их политику. Петр выбрал второе. Начав с замалчивания и игнорирования завещания Тихона и с постепенного осуществления некоторых церковных взглядов черносотенцев, он вскоре положил конец всякой травле с их стороны и даже начал пользоваться серьезной поддержкой, еще более усилившейся, когда он, начиная с осени 1925 г., перешел к проведению линии черносотенцев и в области политической».
Переводя с чекистского языка на церковный, можно сказать, что митрополит Петр выбрал путь исповедника и не пошел на поводу у врагов Церкви. Сам он в своем письме Тучкову в январе 1926 г. описал свой выбор так (естественно, он старался писать максимально корректно по отношению к власти): «Русская церковная история едва ли знает такое исключительно трудное время для управления Церковью, как время в годы настоящей революции. Тот, кому это управление поручено, становится в тяжелое положение между верующими (по всей вероятности, с различными политическими оттенками), духовенством (также неодинакового настроения) и Властью.
С одной стороны, приходится выдерживать натиск народа и стараться не поколебать его доверия к себе, а с другой – необходимо не выйти из повиновения власти и не нарушить своих отношений с нею. В таком положении находился Патриарх Тихон, в таком же положении очутился и я в качестве Патриаршего Местоблюстителя. … Теперь спрашивается, какая в данном случае должна быть линия моего поведения? Я решился сблизиться с народом. Этим, конечно, я не имел никакого намерения выразить свое равнодушие к власти или неповиновение ее распоряжениям. Мне представлялось, раз этого я не допускаю, то, значит, поступаю правильно и гарантирован от каких-либо случайностей. Вот почему я очень редко обращался к Вам с своими заявлениями. Не скрою и другие мотивы этих редких обращений, – мотив этот опять-таки кроется в народном сознании. Простите за откровенность, – к человеку, который часто сносится с ГПУ, народ доверия не питает».
Главным деянием митрополита Петра, совершенным в недолгий период его управления Русской Церковью, стало решительное выступление против раскольников-обновленцев («красных попов», как их звали в народе). Очевидно, именно в этом выступлении ОГПУ углядело «осуществление церковных взглядов черносотенцев». «Черносотенцы» – это ревнители Православия, предостерегавшие еще и Патриарха Тихона от чрезмерных компромиссов с предателями Церкви. Главным местом сосредоточения «черносотенцев» в Москве с момента возникновения обновленческого раскола был Данилов монастырь.
Кончина Патриарха Тихона вселила в обновленцев большие надежды. Раскольники, державшиеся исключительно благодаря поддержке ОГПУ, решили, что настал подходящий момент, когда они под видом «примирения» со «староцерковниками» смогут наконец-то возобладать в Русской Церкви. 16 апреля 1925 г. обновленческий «Священный Синод» выпустил воззвание, в котором говорилось: «Теперь кончина бывшего Патриарха, имя которого было знаменем церковных пререканий, нравственно обязывает всех церковных людей настоятельно и серьезно вдуматься в создавшееся положение в церкви и спокойно, в духе Христовых любви и мира, обсудить снова, как изжить церковное разделение, тягостное для православного общества». Далее следовал призыв ко всем архипастырям и пастырям «отложить пререкания, создавшиеся в связи с церковным разделением, и миролюбиво подготовлять свои паствы к предстоящему в скором времени Поместному Собору, который мог бы внести в православную церковь умиротворение».
Конечно, особые надежды обновленцы связывали лично с митрополитом Петром. Как и Тучков, они, очевидно, думали, что недостаточно известный и авторитетный в широких церковных кругах Патриарший Местоблюститель будет более уступчив и не устоит перед их натиском. Разочарованию, вскоре постигшему их, не было предела. «Он был упрям как бык, прямо невозможно было к нему приступиться», – говорил потом о митрополите Петре обновленческий «Первоиерарх» Александр Введенский своему «диакону» Анатолию Левитину.
Три месяца Патриарший Местоблюститель отказывался встречаться с представителями обновленческого «Синода» и вести с ними какие-либо переговоры. Власть тем временем оказывала усиленное давление на православных епископов и священников по местам, с тем, чтобы они приняли участие в организуемом обновленцами «Помсоборе 25». Решительное слово Местоблюстителя как никогда было необходимо. И оно прозвучало: «Не о соединении с Православной Церковью должны говорить так называемые обновленцы, а должны принести искреннее раскаяние в своих заблуждениях, – писал митрополит Петр в своем послании архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Российской Церкви от 28 июля 1925 г. – Присоединение к Святой Православной Церкви так называемых обновленцев возможно только при том условии, если каждый из них в отдельности отречется от своих заблуждений и принесет всенародное покаяние в своем отпадении от Церкви».
«Не преувеличивая можно сказать, – писал в 1960-е г. биограф митрополита Петра М. Е. Губонин, – что, несмотря на кратковременное (всего восемь месяцев) возглавление Церкви, именно этим актом Патриарший Местоблюститель оставил по себе неизгладимый след в Церкви и благодарной памяти Ее верных сынов, ибо даже если бы он ничем себя более не проявил, то и одного этого акта вполне достаточно, чтобы оправдать и прославить первосвятительский и исторический смысл своего церковного руководительства».
Последующие события осведомленный современник митрополита Петра описал в 1930 г. следующим образом: «Это послание митрополита Петра, сразу же восстановившее твердый дух в Церкви и обрекшее на полный крах столь долго и тщательно осуществлявшуюся подготовку обновленцев и Правительства, сыграло вместе с тем роковую роль в его личной судьбе. Советская власть, убедившись, что в его лице Православная Церковь имеет неподкупного и бесстрашного вождя, достаточно энергичного и смелого, – стала подготовлять способы для изъятия его от руководства Православной Церковью. С этой целью в газетах стали появляться статьи, полные клеветнических инсинуаций против митрополита Петра и его якобы контрреволюционной деятельности, а затем на обновленческом лже-cоборе в Москве знаменитый Введенский огласил заведомо ложный, сфабрикованный в ГПУ документ, якобы разоблачающий связь Митрополита Петра с заграницей. Одновременно с этим, пред лицом уже прямой и для всех очевидной угрозы ареста – Тучков от имени правительства начал вести с митрополитом Петром переговоры о “легализации”, т. е. официальном оформлении Управления Православной Церковью, каковую до сих пор не имела, находясь на нелегальном положении. Эта “легализация” обещала облегчить бесправное положение Церкви, но требовала принятия митрополитом Петром ряда условий, как-то: 1) издания декларации определенного содержания, 2) исключения из ряда Управляющих неугодных власти Епископов, т. е. устранения их от церковной жизни, 3) осуждения заграничных Епископов и 4) в дальнейшем определенный контакт в деятельности с Правительством в лице Тучкова. За это обещалось официальное оформление Управлений и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. Предлагая Митрополиту Петру свои условия в момент, когда ему угрожала уже личная непосредственная опасность, – Правительство, безусловно, рассчитывало, что, желая сохранить свободу и спасти себя от грядущих испытаний, Митрополит Петр пойдет невольно на уступки. Однако, пренебрегши всеми личными соображениями, митрополит Петр решительно отказался от предложенных ему условий и, в частности, отказался и подписать предложенный Тучковым текст декларации.
Зная, что его со дня на день могут арестовать, митрополит Петр, совместно с единомышленными ему епископами-даниловцами, составил проект собственной декларации – обращения к Совету Народных Комиссаров. Эта декларация была совсем не такой, какую ждал от Местоблюстителя Тучков.
Митрополит Петр прямо писал о ненормальном и бесправном положении Православной Церкви. Сам тон обращения Предстоятеля Православной Российской Церкви к так называемым «народным комиссарам» был таким, что становилось ясно: ни на какие компромиссы, роняющие достоинство Церкви перед богоборческой властью, Патриарший Местоблюститель не пойдет, какому бы шантажу он не подвергался.
«Возглавляя в настоящее время после почившего Патриарха Тихона Православную Церковь на территории всего Союза и свидетельствуя снова о политической лояльности со стороны Православной Церкви и ее иерархии, я обращаюсь в Совнарком с просьбой, во имя объявленного лозунга о революционной законности сделать категорические распоряжения ко всем исполнительным органам Союза о прекращении административного давления на Православную Церковь и о точном выполнении ими изданных центральными органами власти узаконений, регулирующих религиозную жизнь населения и обеспечивающих всем верующим полную свободу религиозного самоопределения и самоуправления.
В целях практического осуществления этого принципа, я прошу, не откладывая далее, зарегистрировать повсеместно на территории СССР староцерковные православные общества со всеми вытекающими из этого акта правовыми последствиями и проживающих в Москве архиереев возвратить на места.
Вместе с этим беру на себя смелость возбудить ходатайство пред Совнаркомом о смягчении участи административно наказанных духовных лиц. … Я решаюсь также просить и о более гуманном отношении к духовным лицам, находящимся в тюрьмах и отправляемым в ссылку. Духовенство в подавляющем большинстве изолируется по подозрению в политической неблагонадежности, а потому по справедливости к ним должен был применяться тот же несколько облегченный режим, каковой везде и всюду применяется к политическим заключенным. Между тем, в настоящее время наше духовенство содержится вместе с закоренелыми уголовными преступниками и иногда регистрируемые, как бандиты, вместе с ними в общих партиях отправляются в ссылку.
Выражая в настоящем ходатайстве общие горячие пожелания всей моей многомиллионной паствы, как признанный ее высший духовный руководитель, я питаю надежду, что желания нашего православного населения не будут оставлены без внимания высшим правительственным органом всей нашей страны; так как предоставить наиболее многочисленной Православной Церкви права легального свободного существования, какими пользуются другие религиозные объединения, – это значит совершить по отношению к большинству народа только акт справедливости, который со всею признательностью будет принят и глубоко оценен православно-верующим народом».
В ожидании ареста митрополит Петр составил 6 декабря 1925 г. завещание, которым назначил своим заместителем митрополита Сергия (Страгородского). Через четыре дня, 10 декабря 1925 г., Патриарший Местоблюститель был арестован. При аресте у него изъяли записку, очень ярко характеризующую настроение святителя: «Меня ожидают труды, суд людской, скорый, но не всегда милостивый. Не боюсь труда – его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого – неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие меня личности. Опасаюсь одного: ошибок, упущений и невольных несправедливостей, – вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем – пастырском – особенно. Не будет ни энергии, ни евангельской любви, ни терпения в служении, если у пастырей не будет сознания долга. А при нем приставникам винограда Господня можно только утешаться, радоваться. Если отличительным признаком учеников Христовых, по слову Евангелия, является любовь, то ею должна проникать и вся деятельность служителя алтаря Господня, служителя Бога мира и любви. И да поможет мне в этом Господь!».
Арестованный Патриарший Местоблюститель содержался сначала в Лубянской и Бутырской тюрьмах в Москве, затем был вывезен в Суздальский политизолятор, но потом возвращен в Москву. Следствие по его делу велось почти год. Власть, видно, не могла решить, что с ним делать. В течение этого времени ОГПУ пыталось использовать заключенного Местоблюстителя для провоцирования новых разделений внутри Русской Православной Церкви, но безуспешно. Наконец, Тучков предложил ему отречься от местоблюстительства (очевидно, в обмен на освобождение), но он решительно отказался и, как сообщал церковный летописец, «тогда же, через ксендза, сидевшего с ним в одной камере, просил передать всем, что “никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит своего служения и будет до самой смерти верен Православной Церкви”».
В результате в ноябре 1926 г. митрополит Петр был приговорен к трем годам ссылки на Урал и затем через Вятку, Пермь, Свердловск и Тюмень был отправлен отбывать срок в упраздненный Абалацкий монастырь Тобольской епархии.
Вскоре, однако, власти сочли это место недостаточно удаленным, и в апреле 1927 г. митрополит Петр вновь был арестован. Этот арест митрополита Петра произошел практически одновременно с освобождением его заместителя митрополита Сергия, который до этого провел в тюрьме около четырех месяцев. В ходе переговоров с ОГПУ митрополит Сергий согласился пойти на уступки в вопросе легализации управления Патриаршей Церкви. В этих условиях несговорчивый Крутицкий святитель становился для власти особенно опасным. Абалак – место относительно легкодоступное (около 20 километров от Тобольска, на берегу Иртыша).
Согласно свидетельским показаниям, туда к митрополиту Петру чуть ли не ежедневно приезжали представители тобольского духовенства. Во избежание какого-либо вмешательства Патриаршего Местоблюстителя в ход церковных дел, он под надуманным предлогом был арестован и после двух месяцев содержания в Тобольской тюрьме отправлен в приполярный ненецкий поселок Хэ в Обской губе, связь с которым было предельно затруднена.
В августе-сентябре 1927 г. в поселке Хэ с митрополитом Петром находился еще один ссыльный епископ – Рязанский викарий Василий (Беляев). Вернувшись из ссылки, епископ Василий описал положение Местоблюстителя так: «В VIII–27 г. на барже, буксируемой пароходом Обьтреста, прибыл в Хэ Митрополит Петр. Ему удалось снять внаймы за десять рублей в месяц домик из 2-х комнат у местной старушки-самоедки. За стол и стирку белья приходится платить еще 10 рублей. Сперва Владыка Митрополит чувствовал себя неплохо и говорил, что отдыхает после 2-х месяцев Тобольской тюрьмы и десяти дней Обдорского ГПУ, дыша свежим воздухом. Он гулял в окрестностях Хэ, по тундре, поросшей кустарником, низкорослой березой и окруженной холмами и мелкими озерами. Однако в конце праздника Усекновения главы Иоанна Предтечи с ним случился первый припадок тяжелого удушья и грудной жабы, и с тех пор он не покидал постели.
Полное отсутствие медицинской помощи и лекарств заставило нас послать в Обдорск на лодке (за 200 верст) туземца, который привез с собой Одборского фельдшера и фельдшера Обь-Треста. Этот консилиум признал положение Митрополита Петра тяжелым и, оставив некоторые медикаменты, советовал просить перевода Митрополита Петра в другое место, где была бы больница. Митрополит Петр написал заявление уполномоченному Обдорского ГПУ Иванову, прося его по телеграфу передать Тучкову просьбу о переводе на юг. Это заявление я передал по дороге из ссылки в Обдорске в ГПУ. По словам Митрополита Петра, он с VI 1927 г., т. е. с момента своего заключения в Тобольскую тюрьму, не получал никаких известий, ни денег, ни посылок из России, несмотря на то, что ему известно, что таковые прибывали на его имя в Тобольск. Климат в Хэ сырой и холодный и очень вредный для его здоровья. Пароход приходит в Хэ один раз в год».
Находясь в ссылке, Патриарший Местоблюститель обратился к своему заместителю митрополиту Сергию, пошедшему на компромисс с гонителями, с призывом «исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшее в ней раздоры и разделения и омрачившее репутацию ее предстоятелей». «Равным образом прошу устранить и прочие мероприятия, превысившие Ваши полномочия, – писал Местоблюститель Заместителю в декабре 1929 г. – Такая Ваша решимость, надеюсь, создаст доброе настроение в Церкви и успокоит измученные души чад ее, а по отношению к Вам для общего нашего утешения сохранит то расположение, каким Вы заслуженно пользовались и как церковный деятель, и как человек».
Ответа на это письмо митрополит Петр не получил. В феврале 1930 г. он направил митрополиту Сергию еще одно письмо, по смыслу аналогичное первому, но более мягкое по тону. Вновь ответом было молчание. Тогда летом 1930 г. Патриарший Местоблюститель снова направил Заместителю копию декабрьского письма, а в краткой сопроводительной записке написал: «Прошу поглубже укоренить убеждение, что мое решение – предложить Вам исправить ошибку и устранить все мероприятия, превысившие Ваши полномочия, есть Богом благословенное и имеет обязательную силу. Патриарший Местоблюститель Митрополит Петр».
После того как власть узнала, что митрополит Петр пишет письма митрополиту Сергию, в которых критически отзывается о его политике, Патриарший Местоблюститель в августе 1930 г. был вновь арестован по надуманному обвинению в «систематической антисоветской агитации пораженческого характера» и переведен в тюрьму города Свердловска. На настойчивые призывы властей отречься от местоблюстительства митрополит Петр ответил отказом, чем обрек себя на новые страдания. Точно так же отказался он и от предложения получить свободу в обмен на секретное сотрудничество с ОГПУ. В письме председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому от 25 мая 1931 г. он так объяснил свой отказ: «Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволили бы мне со всею серьезностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия несовместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре».
В июле 1931 г. митрополит Петр был приговорен к пяти годам заключения в концлагере, однако в лагерь отправлен не был. О том, в каких условиях содержался и что претерпевал в заключении глава Русской Православной Церкви, стало известно лишь в 1990-е годы, когда были найдены письма Патриаршего Местоблюстителя представителям власти, которые он писал, находясь в одиночной камере свердловской тюрьмы. В одном из таких писем митрополит Петр писал: «Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть, как, например, паралич, уже коснувшийся оконечностей правой ноги, или цинга, во власти которой нахожусь свыше трех месяцев, и испытываю сильнейшие боли то в икрах, точно кто их сжимает туго железным обручем, то в подошвах, – стоит встать на ноги, как в подошвы словно гвозди вонзились. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его.
С ранней весны вынужден прекратить и ночные выходы. Этому препятствуют приступы удушья (эмфизема), с вечера настолько развивающиеся, что положительно приковывают к месту, бывает, что по камере затруднительно сделать несколько шагов. В последнее время приступы удушья углубились и участились. Неизменно повторяясь каждую ночь, они то и дело поднимают с постели. Приходится сидеть часами, а иногда и до утра, не ладно делается и с сердцем – тяжелые боли в нем доводят до обморочных состояний…Много раз умолял врача исходатайствовать мне дневные прогулки, лечебное питание взамен общего стола, тяжелого и не соответствующего потребностям организма…, но все тщетно, неоднократно и сам обращался к начальству с той же просьбой, и также безрезультатно, а болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле.
Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены. Поступите со мной согласно постановлению…, отправьте в концлагерь… Как ни тяжело там будет, все-таки несравненно легче настоящей одиночки…».
Но вырваться за пределы одиночной камеры, пусть даже в концлагерь, митрополиту Петру было уже не суждено. В своих записях, которые затем попали в руки его мучителей, он писал: «Одно только и поддерживает – это сознание, что у меня есть обязанности по отношению к Церкви, которой я должен не оставлять, хотя бы и не пришлось их осуществить. В этом случае чувство ответственности побуждает показать пример в силу, чтобы постигшие страдания не могли сломить меня. Было также преступным под влиянием какого-либо острого чувства или чувства, основанного на надежде личного благополучия, предпринимать те или другие решения, опрометчивость и неудача которых может стать пагубной для Церкви. … Всеми, находящимися в моем распоряжении мерами власти, призван защищать порядок Церкви, стражем которой обязан быть.
Жизнь есть подвиг, а главное то, что нам кажется, огорчает нас и это будто бы мешает нам исполнять наше дело жизни. Тебя мучают бедность, болезнь, клевета, унижение и стоит только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастных. Но стоит только понять, что это – то самое дело жизни, которое ты призван делать, – и вместо уныния и боли – энергия и радость.
… Держусь непоколебимого христианского настроения и идеалов и потому не могу в свое служение Церкви вложить какое-либо раздвоение или пожертвовать им в пользу личного благополучия. Я считал бы себя бесчестным не только перед верующими, но и перед самим собою, если бы личные интересы предпочел своему долгу и любви к Церкви. – Веруй и умей нести свой крест.
Отдаюсь на волю провидения, памятуя, что всякое незаслуженное страдание является залогом спасения. … Единственное, что для меня, вероятно, осталось – это страдать до конца с полной верой в то, что жизнь не может быть уничтожена тем превращением, которое мы называем смертью».
Последние годы жизни Патриарший Местоблюститель провел в Верхнеуральской тюрьме, в которой власть содержала наиболее опасных для нее политзаключенных. В июле 1936 г. срок заключения митрополита Петра был продлен еще на три года. В ответ на объявление о продлении срока священномученик Петр сказал: «А все-таки я теперь не умру». Тюремное начальство интерпретировало эти слова так, что «заключенный № 114» (по имени митрополит Петр уже не назывался) «борьбу с Советской властью считает бесконечной». В октябре 1937 г. митрополит Петр был приговорен к высшей мере наказания. 10 октября 1937 г. он был расстрелян в тюрьме города Верхнеуральска Челябинской области. Захоронение расстрелянных производилось во внутреннем дворе самой тюрьмы. В 1970-е г. на месте захоронений было осуществлено новое строительство, и часть останков была выкопана и вывезена (куда – неизвестно).
Не имея возможности реально управлять Русской Церковью, митрополит Петр в течение двенадцати лет оставался ее законным Первоиерархом, признаваемый таковым как сторонниками митрополита Сергия, так и его оппонентами, не согласными с подчинением внутренней жизни Церкви контролю безбожной власти. Ценой своих неимоверных мучений митрополит Петр сохранял внутреннее единство Русской Церкви в тяжелейшие для нее годы. Митрополит Петр был причислен к лику святых в 1981 г. Архиерейским Собором Русской Зарубежной Церкви, а в 1997 г. Архиерейским Собором Московского Патриархата. Во многом, именно благодаря его подвигу в мае 2007 г. смогло состояться объединение этих двух частей Русской Церкви.
Будучи заживо погребенным в своей одиночной камере, годами не видя солнца, духовно несломленный Местоблюститель совершал свой величайший подвиг. Невидимое людям, но ведомое Богу явление небывалой святости Первосвятителя Русской Церкви-мученицы, а с ним – и тысяч других исповедников веры, оказывалось самым сильным противодействием возраставшей злобе ее гонителей. Именно благодаря этой святости и выстояла Церковь в России в конечном итоге.
В центре иконы Собора новомучеников и исповедников Российских, по левую и правую сторону Престола, стоят двое великих святых Русской Православной Церкви ХХ века: Святейший Патриарх Тихон и Патриарший Местоблюститель митрополит Петр. Имя первого из них уже при его жизни было известно всему христианскому миру. Имя второго долгое время всячески замалчивалось, между тем, по величию подвига ему трудно найти равного среди святых Русской Церкви за всю ее тысячелетнюю историю. Митрополит Петр (Кифа, как звали его современники) поистине стал камнем, на котором стояла и выстояла Русская Церковь во время самого страшного натиска безбожных гонителей.
Петр Федорович Полянский, будущий митрополит Крутицкий, родился в 1862 г. в семье сельского священника Воронежской губернии. Начало его жизненного пути было обычным для детей духовенства того времени: учился сначала в духовном училище, затем в семинарии, наконец, в Московской Духовной Академии, которую и окончил в 1892 г. Позднее за диссертацию «О пастырских посланиях Апостола Павла» П. Ф. Полянский получил ученую степень магистра богословия (следующую после степени кандидата).
Более двадцати пяти лет, оставаясь мирянином, он нес служение по линии духовно-учебного ведомства, дослужившись до чина действительного статского советника (согласно Табели о рангах, 4-й сверху чин, дававший право на потомственное дворянство).
Петр Федорович был участником Поместного Собора 1917-1918 г., работал в его секретариате. После революции он, как человек больших знаний и опыта и не священник, мог бы устроиться и при новой власти, но он остался верным гонимой Православной Церкви. За это уже в декабре 1919 г. П. Ф. Полянский был в первый раз арестован. Его обвинили в том, что он «происходит из буржуазии … и мутит рабочие массы, натравляя их на коммунистов, и его агитация имеет широкий успех у рабочих». Однако через неделю дело было закрыто.
Спустя недолгое время, в 1920 г., Святейший Патриарх Тихон предложил ему принять монашество и священство и стать Патриарха помощником по управлению Московской епархией. Петр Федорович это предложение принял. По воспоминаниям родных, придя домой, он сказал: «Если я откажусь, то буду предателем Церкви, но когда соглашусь – я знаю, я подпишу себе смертный приговор». Монашеский постриг и иерейскую хиротонию Петра Полянского по благословению Патриарха совершил член Священного Синода митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский).
Не позднее августа 1920 г. Петр (Полянский) становится архимандритом и настоятелем московского Златоустинского монастыря. Хиротония архимандрита Петра во епископа Подольского, викария Московской епархии, состоялась по новому стилю 8 октября 1920 г., в день памяти преподобного Сергия Радонежского. Секретарь канцелярии Священного Синода и Высшего Церковного Совета Н. В. Нумеров в письме за границу писал в 1921 г. о епископе Петре: «настоятельствует в Златоустовском монастыре, ближайший помощник митрополита Евсевия по епархиальному управлению, разрешает брачные дела». Следует заметить, что разрешение брачных дел в то время для архиереев было одним из самых опасных занятий, поскольку власть активно и агрессивно стремилась установить свою монополию в семейных вопросах.
Менее чем через полгода после архиерейской хиротонии епископ Петр, как он и предчувствовал, был арестован и заключен в Таганскую тюрьму. Произошло это 22 февраля 1921 г. Епископ Петр был вызван повесткой в качестве свидетеля в ВЧК и там арестован. Вынесенный ему 12 апреля 1921 г. приговор, однако, был достаточно мягким: «руководствуясь революционным правосознанием, суд приговорил гражданина Полянского Петра Федоровича, 57 лет, ранее не судившегося, подвергнуть лишению свободы на 2 месяца с зачетом предварительного заключения». Но, выйдя из тюрьмы, епископ Петр недолго затем пробыл на свободе. «12 августа арестован, – продолжал свою краткую справку о нем Нумеров в письме от 14 сентября 1921 г. – Был и ранее арестован и провел в заключении около двух месяцев. Сейчас продолжает сидеть». Обстоятельства августовского ареста епископа Петра не известны. Бурные события 1922 г. (кампания изъятия церковных ценностей, арест Патриарха, захват церковной власти обновленцами) произошли в отсутствие Преосвященного Петра в столице, он был выслан в город Великий Устюг Вологодской губернии.
В августе 1923 г. епископ Петр вернулся в Москву. По свидетельству А. Д. Самарина – бывшего обер-прокурора Святейшего Синода, весьма авторитетного в консервативных церковных кругах, епископ Петр был освобожден досрочно, за несколько месяцев. «Ничем не выдающийся, но честный», – характеризовал Самарин Преосвященного Петра в письме неустановленному заграничного церковному деятелю в мае 1924 г. Вскоре по возвращении в Москву епископ Петр был возведен в сан архиепископа с титулом «Подонский и Подольский» (епископами Сарскими и Подонскими до 16 века именовались предшественники Крутицких митрополитов) и включен Патриархом в незадолго до того учрежденный им при себе Священный Синод – временный орган высшего церковного управления из нескольких (трех–четырех) архиереев. Однако в ноябре того же года он едва не был снова выслан (ГПУ даже назначило день), и лишь благодаря энергичному ходатайству Святейшего Тихона перед Наркомюстом эта высылка не состоялась (власть удовлетворилась арестом другого ближайшего помощника Патриарха – архиепископа Илариона (Троицкого)).
В январе 1924 г. архиепископ Петр был назначен на Крутицкую кафедру управляющим Московской епархией. Патриаршим распоряжением от 9 февраля 1924 г. в церквях Московской епархии было введено поминовение архиепископа Петра за богослужением как «господина нашего». Введенная тогда формула звучала так: «Еще молимся о Святейших Патриарсех Православных Константинопольском, Александрийском, Антиохийском, Иерусалимском и Московском и о господине нашем Высокопреосвященнейшем Петре, архиепископе Крутицком». Вскоре последовало еще одно повышение Высокопреосвященного Петра: 22 мартa 1924 г. его и двух других входивших в Синод архиепископов Патриарх Тихон «в ознаменование прекращения Президиумом ЦИК Его (Святейшего Патриарха – свящ. А. М.) следственного дела и за отлично [слово неразб.] полезную службу Церкви Божией» возвел в сан митрополита. Неудивительно, что в своем последнем завещательном распоряжении о преемстве высшей церковной власти, составленном на Рождество 1924 / 1925 г., Патриарх Тихон назначил митрополита Петра третьим кандидатом в Местоблюстители Патриаршего Престола на случай своей кончины. Поскольку два первых кандидата – митрополиты Кирилл (Смирнов) и Агафангел (Преображенский) – были в ссылках и не могли вступить в управление Церковью, митрополит Петр оказывался наиболее вероятным преемником святителя Тихона.
Помимо ведения чисто церковных дел, на митрополита Петра Святейшим Тихоном также была возложена тягостная обязанность быть посредником между ним и ОГПУ. По этому поводу митрополит Петр писал в январе 1926 г. Е. А. Тучкову – начальнику 6-го («церковного») отделения СО ОГПУ: «Наши, например, с митрополитом Серафимом Тверским при Патриархе Тихоне частые посещения ГПУ истолковывались далеко не в нашу пользу, а митрополита Серафима народная молва прозвала даже “Лубянским митрополитом”». Тучков надеялся, что малоизвестный за пределами Москвы, молодой по хиротонии и не имевший в церковных кругах того авторитета, который был у Патриарха Тихона, Крутицкий митрополит попадет под его влияние и будет проводить угодную ОГПУ политику. В феврале 1925 г. Тучков писал в докладе Сталину и другим партийным вождям: «В настоящее время тихоновщина – наиболее сильная и многочисленная из оставшихся в СССР антисоветских группировок. Однако, в связи с болезнью (довольно серьезной) и возможной его смертью, положение тихоновщины может резко измениться к худшему, так как лишенная авторитетного руководящего лица эта группа окажется состоящей из враждующих за власть больших и маленьких групп». Одну из таких групп, по замыслу Лубянки, очевидно, и должен был возглавить митрополит Петр. Однако уверенности в том, что Крутицкий митрополит станет исполнителем его замыслов, у Тучкова не было, и одновременно, на случай неудачи с вовлечением митрополита Петра в интриги ОГПУ, 6-м отделением Секретного отдела на него велось целых две агентурных разработки. В списке этих разработок на первом месте значилась мифическая «Шпионская организация церковников», якобы возглавляемая Патриархом Тихоном, митрополитом Петром и архиепископом Феодором (Поздеевским), на девятом – нелегальный «Совет благочинных г. Москвы» под руководством митрополита Петра (всего – 46 агентурных разработок).
Тянуть с завершением первой разработки в ОГПУ не стали, и уже 27 марта 1925 г. Тучков писал про «группу правых церковников, подготовлявшуюся к новому антисоветскому выступлению церкви на Вселенском соборе»: «Участники в ней – патриарх Тихон, митрополит Полянский Петр, профессор церковник Попов … и др. Группа приготовила ряд материалов для антисоветского выступления на предстоящем в мае месяце в Иерусалиме соборе. Имела отношения шпионского характера с АРА и с представителями Англии, которым передавала сведения о положении церкви в России, о репрессиях по отношению к духовенству, о состоянии религиозного фанатизма среди отсталых масс и т. д. В виду важности ударного характера группа ликвидирована. Следствие подтвердило все изложенное». Из последних слов Тучкова вытекало, что следствие по делу «Шпионской организации церковников» к тому моменту уже в основном завершилось (приговоры при этом еще вынесены не были). Патриарх Тихон также был привлечен к нему и 21 марта 1925 г. допрошен на Лубянке. Отдельное дело было заведено на профессора И. В. Попова и остальных «шпионов». Не находится, однако, никаких следов того, что к этому «делу» был привлечен и подвергнут допросам митрополит Петр, хотя вопросы о нем следствием задавались. Это кажется странным, поскольку в сводках Тучкова он фигурировал как второе (после Патриарха) лицо в «ликвидированной шпионской группе».
В действительности, митрополит Петр тогда (весной-летом 1925 г.) также не избежал следствия и приговора. В составленном в мае 1926 г. обвинительном заключении по следующему делу митрополита Петра глухо сказано, что он был в 1925 г. приговорен условно Особым Совещанием к трем годам высылки в Киркрай (Киргизский край был в том же году переименован в Казахстан). Очевидно, этот приговор и стал результатом причастности Крутицкого митрополита к мифической «Шпионской организации церковников». Сведения об этом условном приговоре не афишировались (церковные историки на него тоже внимания не обратили), однако митрополит Петр, несомненно, про него знал и прекрасно понимал, как легко он может перестать быть условным.
Очевидно, власть считала, что митрополит Петр находится у нее под, своего рода, «колпаком», и, когда на Благовещение 1925 г. святитель Тихон скончался, не стала препятствовать его вступлению в исполнение местоблюстительских обязанностей. 9 апреля он направил председателю ВЦИК М. И. Калинину следующую записку: «Вступая в управление Православной Русской Церковью, долгом почитаю, как гражданин СССР, препроводить Вам прилагаемую при сем копию акта от 7 января 1925 г., собственноручно написанного почившим первоиерархом Русской Православной Церкви Патриархом Тихоном, коим на случай его кончины Патриаршие права и обязанности переданы мне как Местоблюстителю Патриаршего места. Патриарший Местоблюститель Петр, митрополит Крутицкий». Следует заметить, что митрополит Петр действовал здесь в соответствии с предписанием соборного определения «О Местоблюстителе Патриаршего Престола» от 10 августа 1918 г., согласно которому «Местоблюститель незамедлительно об освобождении Патриаршего Престола и о своем избрании доводит до сведения государственной власти».
Через несколько дней, 12 апреля 1925 г., вступление святителя Петра в должность Патриаршего Местоблюстителя было подтверждено сонмом архипастырей, присутствовавших при погребении Святейшего Патриарха Тихона: «Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл, ни митрополит Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященный Митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего Патриарха должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя».
Были, конечно, у митрополита Петра и недоброжелатели среди российского епископата. Митрополит Мануил (Лемешевский), например, писал: «Многие еще недоумевали, как мог недавно посвященный во епископа Петр стать Местоблюстителем, тем более, что он в патриаршем завещании был последним кандидатом. … Епископат Русской Церкви был не расположен к нему за его очень быстрое возвышение». Однако, вопреки завистникам, под историческим актом о вступлении митрополита Петра в должность Местоблюстителя подписались 58 православных епископов – большинство из находившихся тогда на свободе. По сути дела, 12 апреля 1925 г. состоялся Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, избравший в обстановке скорбной торжественности ее нового Предстоятеля (правда, временного).
ОГПУ допустило всё это с тем, чтобы через три дня устроить провокацию Местоблюстителю и всей Церкви. 15 апреля 1925 г., уже после того как епископы разъехались по местам, в «Известиях» было опубликовано так называемое «Предсмертное завещание» Патриарха Тихона. «Завещание» было выдержано в просоветском духе и намечало программу борьбы с «церковной контрреволюцией» (в первую очередь, зарубежной). При этом публикацию «Завещания» предваряло сообщение, что якобы в редакцию его принесли с просьбой поместить в газете митрополиты Петр Крутицкий и Тихон Уральский.
Подложность этого «Завещания» смог весьма убедительно показать современный исследователь Д. В. Сафонов. Рассмотрев различные редакции «Завещания», сопоставив их с «Декларацией» митрополита Сергия 1927 г. и другими документами, он пришел к выводу, что «так называемое “Завещательное послание” Патриарха Тихона от 7 апреля 1925 г. не было подписано Патриархом и не может быть признано подлинным, хотя при его составлении и был использован патриарший вариант текста». О том, что почивший Патриарх это «Завещание» не подписал, митрополит Петр, конечно, знал, но разоблачать интригу не стал (правда, и возможностей особых для того у него не было: никакие опровержения с его стороны советские газеты, естественно, публиковать бы не стали).
Митрополит Петр предпочел промолчать, понимая, что в противном случае его немедленно арестуют и Русская Церковь окажется обезглавленной. ОГПУ на первых порах было довольно, можно было рапортовать начальству, что на антицерковном фронте все благополучно. В обзоре за 1925 г. лубянские деятели сообщали Кремлю: «Самым крупным событием в церковной жизни за отчетный период является смерть Тихона. Большое разложение в тихоновщину внесло опубликованное завещание Тихона ввиду его советского характера. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Петр, бывший чиновник синода, не авторитетен … Монархическая часть епископата заняла выжидательную позицию, считая, что Петр должен был скрыть завещание Тихона, так как, будучи сам монархистом, не мог не понимать вреда его опубликования. Развал пошел вовсю».
Конечно, ОГПУ здесь явно преувеличивало свои достижения: никакого «развала» в Церкви не было, но, действительно, митрополит Петр находился в крайне непростом положении. Местоблюститель стоял перед выбором: идти ли на дальнейшие уступки власти, что привело бы к сильным нестроениям в Церкви, или встать на твердую исповедническую позицию, что неминуемо повлекло бы его скорый арест. В обвинительном заключении по делу митрополита Петра, составленном в мае 1926 г., об этом в характерных для лубянского ведомства выражениях говорилось так: «Известный, да и то не всем церковникам, как синодский чиновник в царское время, и человек не без грехов, непопулярный даже среди либерального духовенства, Полянский очутился в невыгодном положении, не имея возможности ни на кого опереться. Черносотенная оппозиция приняла все меры к дискредитации Петра, ожидая с его стороны продолжения взятой Тихоном линии». (Имеется в виду линия, якобы обозначенная Святейшим Патриархом в так называемом «Предсмертном завещании».) «Вскоре Петр был поставлен перед дилеммой: или вести взятую Тихоном линию при наличии постоянной сильной оппозиции черносотенцев и утерять всякий вес, или же сохранить свое положение, идя с последними и во всем разделяя их политику. Петр выбрал второе. Начав с замалчивания и игнорирования завещания Тихона и с постепенного осуществления некоторых церковных взглядов черносотенцев, он вскоре положил конец всякой травле с их стороны и даже начал пользоваться серьезной поддержкой, еще более усилившейся, когда он, начиная с осени 1925 г., перешел к проведению линии черносотенцев и в области политической».
Переводя с чекистского языка на церковный, можно сказать, что митрополит Петр выбрал путь исповедника и не пошел на поводу у врагов Церкви. Сам он в своем письме Тучкову в январе 1926 г. описал свой выбор так (естественно, он старался писать максимально корректно по отношению к власти): «Русская церковная история едва ли знает такое исключительно трудное время для управления Церковью, как время в годы настоящей революции. Тот, кому это управление поручено, становится в тяжелое положение между верующими (по всей вероятности, с различными политическими оттенками), духовенством (также неодинакового настроения) и Властью.
С одной стороны, приходится выдерживать натиск народа и стараться не поколебать его доверия к себе, а с другой – необходимо не выйти из повиновения власти и не нарушить своих отношений с нею. В таком положении находился Патриарх Тихон, в таком же положении очутился и я в качестве Патриаршего Местоблюстителя. … Теперь спрашивается, какая в данном случае должна быть линия моего поведения? Я решился сблизиться с народом. Этим, конечно, я не имел никакого намерения выразить свое равнодушие к власти или неповиновение ее распоряжениям. Мне представлялось, раз этого я не допускаю, то, значит, поступаю правильно и гарантирован от каких-либо случайностей. Вот почему я очень редко обращался к Вам с своими заявлениями. Не скрою и другие мотивы этих редких обращений, – мотив этот опять-таки кроется в народном сознании. Простите за откровенность, – к человеку, который часто сносится с ГПУ, народ доверия не питает».
Главным деянием митрополита Петра, совершенным в недолгий период его управления Русской Церковью, стало решительное выступление против раскольников-обновленцев («красных попов», как их звали в народе). Очевидно, именно в этом выступлении ОГПУ углядело «осуществление церковных взглядов черносотенцев». «Черносотенцы» – это ревнители Православия, предостерегавшие еще и Патриарха Тихона от чрезмерных компромиссов с предателями Церкви. Главным местом сосредоточения «черносотенцев» в Москве с момента возникновения обновленческого раскола был Данилов монастырь.
Кончина Патриарха Тихона вселила в обновленцев большие надежды. Раскольники, державшиеся исключительно благодаря поддержке ОГПУ, решили, что настал подходящий момент, когда они под видом «примирения» со «староцерковниками» смогут наконец-то возобладать в Русской Церкви. 16 апреля 1925 г. обновленческий «Священный Синод» выпустил воззвание, в котором говорилось: «Теперь кончина бывшего Патриарха, имя которого было знаменем церковных пререканий, нравственно обязывает всех церковных людей настоятельно и серьезно вдуматься в создавшееся положение в церкви и спокойно, в духе Христовых любви и мира, обсудить снова, как изжить церковное разделение, тягостное для православного общества». Далее следовал призыв ко всем архипастырям и пастырям «отложить пререкания, создавшиеся в связи с церковным разделением, и миролюбиво подготовлять свои паствы к предстоящему в скором времени Поместному Собору, который мог бы внести в православную церковь умиротворение».
Конечно, особые надежды обновленцы связывали лично с митрополитом Петром. Как и Тучков, они, очевидно, думали, что недостаточно известный и авторитетный в широких церковных кругах Патриарший Местоблюститель будет более уступчив и не устоит перед их натиском. Разочарованию, вскоре постигшему их, не было предела. «Он был упрям как бык, прямо невозможно было к нему приступиться», – говорил потом о митрополите Петре обновленческий «Первоиерарх» Александр Введенский своему «диакону» Анатолию Левитину.
Три месяца Патриарший Местоблюститель отказывался встречаться с представителями обновленческого «Синода» и вести с ними какие-либо переговоры. Власть тем временем оказывала усиленное давление на православных епископов и священников по местам, с тем, чтобы они приняли участие в организуемом обновленцами «Помсоборе 25». Решительное слово Местоблюстителя как никогда было необходимо. И оно прозвучало: «Не о соединении с Православной Церковью должны говорить так называемые обновленцы, а должны принести искреннее раскаяние в своих заблуждениях, – писал митрополит Петр в своем послании архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Российской Церкви от 28 июля 1925 г. – Присоединение к Святой Православной Церкви так называемых обновленцев возможно только при том условии, если каждый из них в отдельности отречется от своих заблуждений и принесет всенародное покаяние в своем отпадении от Церкви».
«Не преувеличивая можно сказать, – писал в 1960-е г. биограф митрополита Петра М. Е. Губонин, – что, несмотря на кратковременное (всего восемь месяцев) возглавление Церкви, именно этим актом Патриарший Местоблюститель оставил по себе неизгладимый след в Церкви и благодарной памяти Ее верных сынов, ибо даже если бы он ничем себя более не проявил, то и одного этого акта вполне достаточно, чтобы оправдать и прославить первосвятительский и исторический смысл своего церковного руководительства».
Последующие события осведомленный современник митрополита Петра описал в 1930 г. следующим образом: «Это послание митрополита Петра, сразу же восстановившее твердый дух в Церкви и обрекшее на полный крах столь долго и тщательно осуществлявшуюся подготовку обновленцев и Правительства, сыграло вместе с тем роковую роль в его личной судьбе. Советская власть, убедившись, что в его лице Православная Церковь имеет неподкупного и бесстрашного вождя, достаточно энергичного и смелого, – стала подготовлять способы для изъятия его от руководства Православной Церковью. С этой целью в газетах стали появляться статьи, полные клеветнических инсинуаций против митрополита Петра и его якобы контрреволюционной деятельности, а затем на обновленческом лже-cоборе в Москве знаменитый Введенский огласил заведомо ложный, сфабрикованный в ГПУ документ, якобы разоблачающий связь Митрополита Петра с заграницей. Одновременно с этим, пред лицом уже прямой и для всех очевидной угрозы ареста – Тучков от имени правительства начал вести с митрополитом Петром переговоры о “легализации”, т. е. официальном оформлении Управления Православной Церковью, каковую до сих пор не имела, находясь на нелегальном положении. Эта “легализация” обещала облегчить бесправное положение Церкви, но требовала принятия митрополитом Петром ряда условий, как-то: 1) издания декларации определенного содержания, 2) исключения из ряда Управляющих неугодных власти Епископов, т. е. устранения их от церковной жизни, 3) осуждения заграничных Епископов и 4) в дальнейшем определенный контакт в деятельности с Правительством в лице Тучкова. За это обещалось официальное оформление Управлений и неприкосновенность тех епископов, кои будут назначены на епархии по соглашению с властью. Предлагая Митрополиту Петру свои условия в момент, когда ему угрожала уже личная непосредственная опасность, – Правительство, безусловно, рассчитывало, что, желая сохранить свободу и спасти себя от грядущих испытаний, Митрополит Петр пойдет невольно на уступки. Однако, пренебрегши всеми личными соображениями, митрополит Петр решительно отказался от предложенных ему условий и, в частности, отказался и подписать предложенный Тучковым текст декларации.
Зная, что его со дня на день могут арестовать, митрополит Петр, совместно с единомышленными ему епископами-даниловцами, составил проект собственной декларации – обращения к Совету Народных Комиссаров. Эта декларация была совсем не такой, какую ждал от Местоблюстителя Тучков.
Митрополит Петр прямо писал о ненормальном и бесправном положении Православной Церкви. Сам тон обращения Предстоятеля Православной Российской Церкви к так называемым «народным комиссарам» был таким, что становилось ясно: ни на какие компромиссы, роняющие достоинство Церкви перед богоборческой властью, Патриарший Местоблюститель не пойдет, какому бы шантажу он не подвергался.
«Возглавляя в настоящее время после почившего Патриарха Тихона Православную Церковь на территории всего Союза и свидетельствуя снова о политической лояльности со стороны Православной Церкви и ее иерархии, я обращаюсь в Совнарком с просьбой, во имя объявленного лозунга о революционной законности сделать категорические распоряжения ко всем исполнительным органам Союза о прекращении административного давления на Православную Церковь и о точном выполнении ими изданных центральными органами власти узаконений, регулирующих религиозную жизнь населения и обеспечивающих всем верующим полную свободу религиозного самоопределения и самоуправления.
В целях практического осуществления этого принципа, я прошу, не откладывая далее, зарегистрировать повсеместно на территории СССР староцерковные православные общества со всеми вытекающими из этого акта правовыми последствиями и проживающих в Москве архиереев возвратить на места.
Вместе с этим беру на себя смелость возбудить ходатайство пред Совнаркомом о смягчении участи административно наказанных духовных лиц. … Я решаюсь также просить и о более гуманном отношении к духовным лицам, находящимся в тюрьмах и отправляемым в ссылку. Духовенство в подавляющем большинстве изолируется по подозрению в политической неблагонадежности, а потому по справедливости к ним должен был применяться тот же несколько облегченный режим, каковой везде и всюду применяется к политическим заключенным. Между тем, в настоящее время наше духовенство содержится вместе с закоренелыми уголовными преступниками и иногда регистрируемые, как бандиты, вместе с ними в общих партиях отправляются в ссылку.
Выражая в настоящем ходатайстве общие горячие пожелания всей моей многомиллионной паствы, как признанный ее высший духовный руководитель, я питаю надежду, что желания нашего православного населения не будут оставлены без внимания высшим правительственным органом всей нашей страны; так как предоставить наиболее многочисленной Православной Церкви права легального свободного существования, какими пользуются другие религиозные объединения, – это значит совершить по отношению к большинству народа только акт справедливости, который со всею признательностью будет принят и глубоко оценен православно-верующим народом».
В ожидании ареста митрополит Петр составил 6 декабря 1925 г. завещание, которым назначил своим заместителем митрополита Сергия (Страгородского). Через четыре дня, 10 декабря 1925 г., Патриарший Местоблюститель был арестован. При аресте у него изъяли записку, очень ярко характеризующую настроение святителя: «Меня ожидают труды, суд людской, скорый, но не всегда милостивый. Не боюсь труда – его я любил и люблю, не страшусь и суда человеческого – неблагосклонность его испытали не в пример лучшие и достойнейшие меня личности. Опасаюсь одного: ошибок, упущений и невольных несправедливостей, – вот что пугает меня. Ответственность своего долга глубоко сознаю. Это потребно в каждом деле, но в нашем – пастырском – особенно. Не будет ни энергии, ни евангельской любви, ни терпения в служении, если у пастырей не будет сознания долга. А при нем приставникам винограда Господня можно только утешаться, радоваться. Если отличительным признаком учеников Христовых, по слову Евангелия, является любовь, то ею должна проникать и вся деятельность служителя алтаря Господня, служителя Бога мира и любви. И да поможет мне в этом Господь!».
Арестованный Патриарший Местоблюститель содержался сначала в Лубянской и Бутырской тюрьмах в Москве, затем был вывезен в Суздальский политизолятор, но потом возвращен в Москву. Следствие по его делу велось почти год. Власть, видно, не могла решить, что с ним делать. В течение этого времени ОГПУ пыталось использовать заключенного Местоблюстителя для провоцирования новых разделений внутри Русской Православной Церкви, но безуспешно. Наконец, Тучков предложил ему отречься от местоблюстительства (очевидно, в обмен на освобождение), но он решительно отказался и, как сообщал церковный летописец, «тогда же, через ксендза, сидевшего с ним в одной камере, просил передать всем, что “никогда и ни при каких обстоятельствах не оставит своего служения и будет до самой смерти верен Православной Церкви”».
В результате в ноябре 1926 г. митрополит Петр был приговорен к трем годам ссылки на Урал и затем через Вятку, Пермь, Свердловск и Тюмень был отправлен отбывать срок в упраздненный Абалацкий монастырь Тобольской епархии.
Вскоре, однако, власти сочли это место недостаточно удаленным, и в апреле 1927 г. митрополит Петр вновь был арестован. Этот арест митрополита Петра произошел практически одновременно с освобождением его заместителя митрополита Сергия, который до этого провел в тюрьме около четырех месяцев. В ходе переговоров с ОГПУ митрополит Сергий согласился пойти на уступки в вопросе легализации управления Патриаршей Церкви. В этих условиях несговорчивый Крутицкий святитель становился для власти особенно опасным. Абалак – место относительно легкодоступное (около 20 километров от Тобольска, на берегу Иртыша).
Согласно свидетельским показаниям, туда к митрополиту Петру чуть ли не ежедневно приезжали представители тобольского духовенства. Во избежание какого-либо вмешательства Патриаршего Местоблюстителя в ход церковных дел, он под надуманным предлогом был арестован и после двух месяцев содержания в Тобольской тюрьме отправлен в приполярный ненецкий поселок Хэ в Обской губе, связь с которым было предельно затруднена.
В августе-сентябре 1927 г. в поселке Хэ с митрополитом Петром находился еще один ссыльный епископ – Рязанский викарий Василий (Беляев). Вернувшись из ссылки, епископ Василий описал положение Местоблюстителя так: «В VIII–27 г. на барже, буксируемой пароходом Обьтреста, прибыл в Хэ Митрополит Петр. Ему удалось снять внаймы за десять рублей в месяц домик из 2-х комнат у местной старушки-самоедки. За стол и стирку белья приходится платить еще 10 рублей. Сперва Владыка Митрополит чувствовал себя неплохо и говорил, что отдыхает после 2-х месяцев Тобольской тюрьмы и десяти дней Обдорского ГПУ, дыша свежим воздухом. Он гулял в окрестностях Хэ, по тундре, поросшей кустарником, низкорослой березой и окруженной холмами и мелкими озерами. Однако в конце праздника Усекновения главы Иоанна Предтечи с ним случился первый припадок тяжелого удушья и грудной жабы, и с тех пор он не покидал постели.
Полное отсутствие медицинской помощи и лекарств заставило нас послать в Обдорск на лодке (за 200 верст) туземца, который привез с собой Одборского фельдшера и фельдшера Обь-Треста. Этот консилиум признал положение Митрополита Петра тяжелым и, оставив некоторые медикаменты, советовал просить перевода Митрополита Петра в другое место, где была бы больница. Митрополит Петр написал заявление уполномоченному Обдорского ГПУ Иванову, прося его по телеграфу передать Тучкову просьбу о переводе на юг. Это заявление я передал по дороге из ссылки в Обдорске в ГПУ. По словам Митрополита Петра, он с VI 1927 г., т. е. с момента своего заключения в Тобольскую тюрьму, не получал никаких известий, ни денег, ни посылок из России, несмотря на то, что ему известно, что таковые прибывали на его имя в Тобольск. Климат в Хэ сырой и холодный и очень вредный для его здоровья. Пароход приходит в Хэ один раз в год».
Находясь в ссылке, Патриарший Местоблюститель обратился к своему заместителю митрополиту Сергию, пошедшему на компромисс с гонителями, с призывом «исправить допущенную ошибку, поставившую Церковь в унизительное положение, вызвавшее в ней раздоры и разделения и омрачившее репутацию ее предстоятелей». «Равным образом прошу устранить и прочие мероприятия, превысившие Ваши полномочия, – писал Местоблюститель Заместителю в декабре 1929 г. – Такая Ваша решимость, надеюсь, создаст доброе настроение в Церкви и успокоит измученные души чад ее, а по отношению к Вам для общего нашего утешения сохранит то расположение, каким Вы заслуженно пользовались и как церковный деятель, и как человек».
Ответа на это письмо митрополит Петр не получил. В феврале 1930 г. он направил митрополиту Сергию еще одно письмо, по смыслу аналогичное первому, но более мягкое по тону. Вновь ответом было молчание. Тогда летом 1930 г. Патриарший Местоблюститель снова направил Заместителю копию декабрьского письма, а в краткой сопроводительной записке написал: «Прошу поглубже укоренить убеждение, что мое решение – предложить Вам исправить ошибку и устранить все мероприятия, превысившие Ваши полномочия, есть Богом благословенное и имеет обязательную силу. Патриарший Местоблюститель Митрополит Петр».
После того как власть узнала, что митрополит Петр пишет письма митрополиту Сергию, в которых критически отзывается о его политике, Патриарший Местоблюститель в августе 1930 г. был вновь арестован по надуманному обвинению в «систематической антисоветской агитации пораженческого характера» и переведен в тюрьму города Свердловска. На настойчивые призывы властей отречься от местоблюстительства митрополит Петр ответил отказом, чем обрек себя на новые страдания. Точно так же отказался он и от предложения получить свободу в обмен на секретное сотрудничество с ОГПУ. В письме председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому от 25 мая 1931 г. он так объяснил свой отказ: «Расстроенное здоровье и преклонный возраст не позволили бы мне со всею серьезностью и чуткостью отнестись к роли осведомителя, взяться за которую предлагал тов. Е. А. Тучков. Нечего и говорить, что подобного рода занятия несовместимы с моим званием и к тому же несходны моей натуре».
В июле 1931 г. митрополит Петр был приговорен к пяти годам заключения в концлагере, однако в лагерь отправлен не был. О том, в каких условиях содержался и что претерпевал в заключении глава Русской Православной Церкви, стало известно лишь в 1990-е годы, когда были найдены письма Патриаршего Местоблюстителя представителям власти, которые он писал, находясь в одиночной камере свердловской тюрьмы. В одном из таких писем митрополит Петр писал: «Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть, как, например, паралич, уже коснувшийся оконечностей правой ноги, или цинга, во власти которой нахожусь свыше трех месяцев, и испытываю сильнейшие боли то в икрах, точно кто их сжимает туго железным обручем, то в подошвах, – стоит встать на ноги, как в подошвы словно гвозди вонзились. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его.
С ранней весны вынужден прекратить и ночные выходы. Этому препятствуют приступы удушья (эмфизема), с вечера настолько развивающиеся, что положительно приковывают к месту, бывает, что по камере затруднительно сделать несколько шагов. В последнее время приступы удушья углубились и участились. Неизменно повторяясь каждую ночь, они то и дело поднимают с постели. Приходится сидеть часами, а иногда и до утра, не ладно делается и с сердцем – тяжелые боли в нем доводят до обморочных состояний…Много раз умолял врача исходатайствовать мне дневные прогулки, лечебное питание взамен общего стола, тяжелого и не соответствующего потребностям организма…, но все тщетно, неоднократно и сам обращался к начальству с той же просьбой, и также безрезультатно, а болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле.
Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены. Поступите со мной согласно постановлению…, отправьте в концлагерь… Как ни тяжело там будет, все-таки несравненно легче настоящей одиночки…».
Но вырваться за пределы одиночной камеры, пусть даже в концлагерь, митрополиту Петру было уже не суждено. В своих записях, которые затем попали в руки его мучителей, он писал: «Одно только и поддерживает – это сознание, что у меня есть обязанности по отношению к Церкви, которой я должен не оставлять, хотя бы и не пришлось их осуществить. В этом случае чувство ответственности побуждает показать пример в силу, чтобы постигшие страдания не могли сломить меня. Было также преступным под влиянием какого-либо острого чувства или чувства, основанного на надежде личного благополучия, предпринимать те или другие решения, опрометчивость и неудача которых может стать пагубной для Церкви. … Всеми, находящимися в моем распоряжении мерами власти, призван защищать порядок Церкви, стражем которой обязан быть.
Жизнь есть подвиг, а главное то, что нам кажется, огорчает нас и это будто бы мешает нам исполнять наше дело жизни. Тебя мучают бедность, болезнь, клевета, унижение и стоит только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастных. Но стоит только понять, что это – то самое дело жизни, которое ты призван делать, – и вместо уныния и боли – энергия и радость.
… Держусь непоколебимого христианского настроения и идеалов и потому не могу в свое служение Церкви вложить какое-либо раздвоение или пожертвовать им в пользу личного благополучия. Я считал бы себя бесчестным не только перед верующими, но и перед самим собою, если бы личные интересы предпочел своему долгу и любви к Церкви. – Веруй и умей нести свой крест.
Отдаюсь на волю провидения, памятуя, что всякое незаслуженное страдание является залогом спасения. … Единственное, что для меня, вероятно, осталось – это страдать до конца с полной верой в то, что жизнь не может быть уничтожена тем превращением, которое мы называем смертью».
Последние годы жизни Патриарший Местоблюститель провел в Верхнеуральской тюрьме, в которой власть содержала наиболее опасных для нее политзаключенных. В июле 1936 г. срок заключения митрополита Петра был продлен еще на три года. В ответ на объявление о продлении срока священномученик Петр сказал: «А все-таки я теперь не умру». Тюремное начальство интерпретировало эти слова так, что «заключенный № 114» (по имени митрополит Петр уже не назывался) «борьбу с Советской властью считает бесконечной». В октябре 1937 г. митрополит Петр был приговорен к высшей мере наказания. 10 октября 1937 г. он был расстрелян в тюрьме города Верхнеуральска Челябинской области. Захоронение расстрелянных производилось во внутреннем дворе самой тюрьмы. В 1970-е г. на месте захоронений было осуществлено новое строительство, и часть останков была выкопана и вывезена (куда – неизвестно).
Не имея возможности реально управлять Русской Церковью, митрополит Петр в течение двенадцати лет оставался ее законным Первоиерархом, признаваемый таковым как сторонниками митрополита Сергия, так и его оппонентами, не согласными с подчинением внутренней жизни Церкви контролю безбожной власти. Ценой своих неимоверных мучений митрополит Петр сохранял внутреннее единство Русской Церкви в тяжелейшие для нее годы. Митрополит Петр был причислен к лику святых в 1981 г. Архиерейским Собором Русской Зарубежной Церкви, а в 1997 г. Архиерейским Собором Московского Патриархата. Во многом, именно благодаря его подвигу в мае 2007 г. смогло состояться объединение этих двух частей Русской Церкви.
Будучи заживо погребенным в своей одиночной камере, годами не видя солнца, духовно несломленный Местоблюститель совершал свой величайший подвиг. Невидимое людям, но ведомое Богу явление небывалой святости Первосвятителя Русской Церкви-мученицы, а с ним – и тысяч других исповедников веры, оказывалось самым сильным противодействием возраставшей злобе ее гонителей. Именно благодаря этой святости и выстояла Церковь в России в конечном итоге.
