Духовное воспитание: история и современность
27.03.2022
Янушкявичене О. Л.
Современное реформирование Российского образовательного пространства содержит в себе глубинное противоречие. С одной стороны, делается упор на духовное воспитание детей, с другой – предлагается ориентировать ученика на «успешность». «Успешный ученик» часть американской образовательной модели. Ориентация на успешность имеет религиозный характер. Фундамент американской культуры заложили пуритане, которые, как и кальвинисты, верят в предопределение пути каждого человека к спасению или вечной гибели. Предопределенность раскрывается в успешной или неуспешной жизни: у обреченных на гибель в жизни ничего не ладится, а успех дает надежду на вечную жизнь. Фактически, американский капитализм имел религиозную основу: создавая капиталы, пуритане боролись за спасение души. В отличие от этого, основой российской культуры выступает православие, доминантой которого является служение Богу и людям: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан. 15 : 13); «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет» (Мар. 12 : 30-31).
В настоящее время в центр внимания педагогического процесса ставится самоинтерпретация, самореализация, «успешность» ученика.
Однако «успешность» обучаемого – понятие относительное. В годы войны страдавших от голода и терпящих бедствия людей нельзя было назвать неуспешными. А вот если в наше время человек ездит на «Жигулях», в то время как все соседи на иномарках, его неуспешность – налицо. Не могут все ученики в классе быть первыми, поэтому, ставя успешность ученика во главу угла, мы автоматически обрекаем значительную часть учащихся на состояние дискомфорта во время обучения. Заметим, что неуспешность в школе не является залогом неуспешности в жизни. Например, А. Эйнштейн в начальной школе считался всего лишь «умеренно способным», так как очень медленно усваивал новую информацию. Современные телешоу, такие, как, например, «Слабое звено», задают воспитательный вектор успешности: нужно оказаться самым сильным. Парадоксальным образом, наряду с этим, в русских школах ведется и настоящее духовное воспитание, ориентирующее ученика на служение.
Обратимся к истории. В Древней Греции воспитание велось путем создания идеалов, которым необходимо было следовать. Эти идеалы с достаточной полнотой представлены в поэмах Гомера «Илиада» и «Одиссея». В. Йегер пишет, что стих «тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться» является девизом мужчины-рыцаря того времени, и его «цитируют все воспитатели в течение тысячелетий, и право изъять его из обращения было предоставлено уравниловке новейшей педагогической мудрости» [1, с. 34]. Стремление отличиться и притязание на почет представляются христианскому чувству проявлением греховного тщеславия личности. Однако такие чувства можно понять, если вспомнить, что гомеровскому греку был свойственен абсолютно общественный характер сознания; как пишет В. Йегер: «в древнегреческой мысли на самом деле отсутствует понятие, соответствующее нашему личному сознанию» [1, с. 37]. Поэтому общественное признание и означает врастание личности в сферу идеального и сверхличного, без чего вообще невозможна ее ценность. При этом «Илиада» несет в себе новый образ совершенного человека, признающего, наряду с благородством действия, благородство духа и видящего цель в их сочетании. В этой поэме используется слово «арете», обозначающее достоинства человека. Глубинно связана с «арете» и честь. При этом человеческая похвала и порицание – вот источники чести и бесчестия. Основной формой общественного контроля выступает «культура стыда» («айдос») – непосредственная осуждающая реакция народа на отступление героя от нормы. «Культура стыда» ориентирована на оценку поведения человека извне, членами той или иной социальной группы. Впоследствии в христианстве родилась «культура совести», обращенная к «голосу совести», т.е. к внутреннему суду над собой.
На древнеэллинской этике знатного сословия во многих пунктах зиждется этика Платона и Аристотеля. Например, Аристотель пишет о высшей степени любви к себе, заключающейся в стремлении усваивать прекрасное. При этом Аристотель имеет в виду, прежде всего, подвиги высшего нравственного героизма: любящий самого себя должен неустанно вступаться за своих друзей, жертвовать своей жизнью за отечество, не щадить ни денег, ни имущества, ни почестей, когда он «усваивает себе прекрасное»: «Ведь тот, кто исполнен такой любви к себе, предпочтет прожить краткое время в высшем наслаждении, нежели долгое – в покое и вялости. Он скорее проживет год ради высшей цели, чем истратит целую жизнь на пустяки».
Можно сказать, что по-настоящему осознание ценности каждой человеческой личности было обнаружено лишь христианством, в древнегреческой мысли отсутствует понятие, соответствующее нашему «личному сознанию». Ценность человеческой личности связана с понятием человека как образа Божия.
C. С. Аверинцев писал о соотношении ценностной иерархии в античности и христианстве следующим образом: «Мы видели, как обстоит дело в мире античного язычества – в мире смеющихся богов и убивающих себя мудрецов, в мире героической непреклонности и философской невозмутимости, бескорыстной игры и бесцельного подвига; в мире, где высшее благо ничего не бояться и ни на что не надеяться. Если мы приглядимся к этому миру по-пристальнее, мы заметим любопытную его особенность: по своей смысловой структуре он похож на круг, у которого нет центра. В самом деле, во главе эллинского Олимпа, как известно, стояли верховные «двенадцать богов»; но число двенадцать в общечеловеческой символике мифа, ритуала и таинства означает зодиакальный круг, описанный около некоего трансцендирующего этот круг центра: двенадцать не сами по себе, но всегда вокруг Единственного (домы Зодиака вокруг Солнца, сыновья Иакова вокруг своего отца, апостолы вокруг Христа, наконец, паладины вокруг короля Артура или Карла и т. п.). Но вокруг кого собираться олимпийцам? В центре нет никого; ведь Зевс, «отец богов и людей», сам всего лишь один из двенадцати. Свято место, вопреки пословице, оставалось пусто...
Коль скоро верховной ценностью нельзя реально обладать, на место заинтересованности в абсолютном становится абсолютная незаинтересованность» [2, с. 76-78.].
Еще одним аспектом античной этики является фактическое безразличие к человеческой жизни. Подвиги героев, необходимые для стяжания арете, стоят жизни многим людям, сам герой также погибнет в одной из битв, но, кроме этого, гарантом свободы и достоинства человека является возможность совершить самоубийство, которое не осуждается, а всячески превозносится. Можно утверждать, что существует глубинная связь между отсутствием в центре мироздания благого трансцендентного абсолютного Начала и ощущением отсутствия ценности отдельной человеческой жизни.
В христианстве существует иерархия: «Бог – человек – мир». Во всем мире единственно человек является образом Божиим, поэтому каждая человеческая личность приобретает невиданную до христианства значимость как высшее творение Бога. Лишь такой подход к человеку позволил выстроить Я отдельной души, сознающей свою внутреннюю уникальность и ценность.
С течением времени христианские ценности утрачивали свое значение в европейском обществе, и современную Европу многие мыслители называют постхристианской.
Символ Европы – двенадцать звезд, расположенных по кругу, так же, как и круг древнегреческих богов, не имеет центра притяжения, и это весьма символично, так как в течение многих веков культура и жизнь Европы были христоцентричными. Если продолжить мысль C. С. Аверинцева, отсутствие верховной ценности делает традиционные европейские нравственные ценности размытыми и лишает их абсолютного смысла.
Интересен в этом контексте исторический педагогический опыт. «Средневековая педагогическая традиция показывает, что положительные результаты в воспитании и обучении далеко не всегда достигаются постановкой человека в центр мироздания, отделением его от мира и противопоставлением его личной сущности всей Вселенной» [3, с. 12, 16].
Реформирование образования приводит также к тому, что воспитание отчуждается от семьи и школы, и воспитывающими становятся информационно-коммуникационные технологии: компьютер и телевизор. Можно утверждать, что воспитание из субъект-объектного становится объект-субъектным, однако мы знаем, что по-настоящему воспитать человека может лишь человек.
Вышесказанное позволяет сделать вывод, что бездумное пересаживание на российскую почву чуждых воспитательных принципов может лишь разрушить складывавшуюся веками российскую систему духовного воспитания.
Библиографический список
1. Йегер, В. Пайдейя [Текст] / В. Йегер. Т. 1. М., 2001.
2. Аверинцев, С. С. Поэтика ранневизантийской литературы [Текст] / С. С. Аверинцев. С.– Петербург, 2004.
3. Антология педагогической мысли христианского Средневековья: Пособие для учащихся пед. колледжей и студентов вузов: в двух томах [Текст] / Сост., ст. к разделам и коммент. В. Г. Безрогова, О. И. Варьяш. Т. 1. М.: АО "Аспект Пресс", 1994.
Современное реформирование Российского образовательного пространства содержит в себе глубинное противоречие. С одной стороны, делается упор на духовное воспитание детей, с другой – предлагается ориентировать ученика на «успешность». «Успешный ученик» часть американской образовательной модели. Ориентация на успешность имеет религиозный характер. Фундамент американской культуры заложили пуритане, которые, как и кальвинисты, верят в предопределение пути каждого человека к спасению или вечной гибели. Предопределенность раскрывается в успешной или неуспешной жизни: у обреченных на гибель в жизни ничего не ладится, а успех дает надежду на вечную жизнь. Фактически, американский капитализм имел религиозную основу: создавая капиталы, пуритане боролись за спасение души. В отличие от этого, основой российской культуры выступает православие, доминантой которого является служение Богу и людям: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Иоан. 15 : 13); «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет» (Мар. 12 : 30-31).
В настоящее время в центр внимания педагогического процесса ставится самоинтерпретация, самореализация, «успешность» ученика.
Однако «успешность» обучаемого – понятие относительное. В годы войны страдавших от голода и терпящих бедствия людей нельзя было назвать неуспешными. А вот если в наше время человек ездит на «Жигулях», в то время как все соседи на иномарках, его неуспешность – налицо. Не могут все ученики в классе быть первыми, поэтому, ставя успешность ученика во главу угла, мы автоматически обрекаем значительную часть учащихся на состояние дискомфорта во время обучения. Заметим, что неуспешность в школе не является залогом неуспешности в жизни. Например, А. Эйнштейн в начальной школе считался всего лишь «умеренно способным», так как очень медленно усваивал новую информацию. Современные телешоу, такие, как, например, «Слабое звено», задают воспитательный вектор успешности: нужно оказаться самым сильным. Парадоксальным образом, наряду с этим, в русских школах ведется и настоящее духовное воспитание, ориентирующее ученика на служение.
Обратимся к истории. В Древней Греции воспитание велось путем создания идеалов, которым необходимо было следовать. Эти идеалы с достаточной полнотой представлены в поэмах Гомера «Илиада» и «Одиссея». В. Йегер пишет, что стих «тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться» является девизом мужчины-рыцаря того времени, и его «цитируют все воспитатели в течение тысячелетий, и право изъять его из обращения было предоставлено уравниловке новейшей педагогической мудрости» [1, с. 34]. Стремление отличиться и притязание на почет представляются христианскому чувству проявлением греховного тщеславия личности. Однако такие чувства можно понять, если вспомнить, что гомеровскому греку был свойственен абсолютно общественный характер сознания; как пишет В. Йегер: «в древнегреческой мысли на самом деле отсутствует понятие, соответствующее нашему личному сознанию» [1, с. 37]. Поэтому общественное признание и означает врастание личности в сферу идеального и сверхличного, без чего вообще невозможна ее ценность. При этом «Илиада» несет в себе новый образ совершенного человека, признающего, наряду с благородством действия, благородство духа и видящего цель в их сочетании. В этой поэме используется слово «арете», обозначающее достоинства человека. Глубинно связана с «арете» и честь. При этом человеческая похвала и порицание – вот источники чести и бесчестия. Основной формой общественного контроля выступает «культура стыда» («айдос») – непосредственная осуждающая реакция народа на отступление героя от нормы. «Культура стыда» ориентирована на оценку поведения человека извне, членами той или иной социальной группы. Впоследствии в христианстве родилась «культура совести», обращенная к «голосу совести», т.е. к внутреннему суду над собой.
На древнеэллинской этике знатного сословия во многих пунктах зиждется этика Платона и Аристотеля. Например, Аристотель пишет о высшей степени любви к себе, заключающейся в стремлении усваивать прекрасное. При этом Аристотель имеет в виду, прежде всего, подвиги высшего нравственного героизма: любящий самого себя должен неустанно вступаться за своих друзей, жертвовать своей жизнью за отечество, не щадить ни денег, ни имущества, ни почестей, когда он «усваивает себе прекрасное»: «Ведь тот, кто исполнен такой любви к себе, предпочтет прожить краткое время в высшем наслаждении, нежели долгое – в покое и вялости. Он скорее проживет год ради высшей цели, чем истратит целую жизнь на пустяки».
Можно сказать, что по-настоящему осознание ценности каждой человеческой личности было обнаружено лишь христианством, в древнегреческой мысли отсутствует понятие, соответствующее нашему «личному сознанию». Ценность человеческой личности связана с понятием человека как образа Божия.
C. С. Аверинцев писал о соотношении ценностной иерархии в античности и христианстве следующим образом: «Мы видели, как обстоит дело в мире античного язычества – в мире смеющихся богов и убивающих себя мудрецов, в мире героической непреклонности и философской невозмутимости, бескорыстной игры и бесцельного подвига; в мире, где высшее благо ничего не бояться и ни на что не надеяться. Если мы приглядимся к этому миру по-пристальнее, мы заметим любопытную его особенность: по своей смысловой структуре он похож на круг, у которого нет центра. В самом деле, во главе эллинского Олимпа, как известно, стояли верховные «двенадцать богов»; но число двенадцать в общечеловеческой символике мифа, ритуала и таинства означает зодиакальный круг, описанный около некоего трансцендирующего этот круг центра: двенадцать не сами по себе, но всегда вокруг Единственного (домы Зодиака вокруг Солнца, сыновья Иакова вокруг своего отца, апостолы вокруг Христа, наконец, паладины вокруг короля Артура или Карла и т. п.). Но вокруг кого собираться олимпийцам? В центре нет никого; ведь Зевс, «отец богов и людей», сам всего лишь один из двенадцати. Свято место, вопреки пословице, оставалось пусто...
Коль скоро верховной ценностью нельзя реально обладать, на место заинтересованности в абсолютном становится абсолютная незаинтересованность» [2, с. 76-78.].
Еще одним аспектом античной этики является фактическое безразличие к человеческой жизни. Подвиги героев, необходимые для стяжания арете, стоят жизни многим людям, сам герой также погибнет в одной из битв, но, кроме этого, гарантом свободы и достоинства человека является возможность совершить самоубийство, которое не осуждается, а всячески превозносится. Можно утверждать, что существует глубинная связь между отсутствием в центре мироздания благого трансцендентного абсолютного Начала и ощущением отсутствия ценности отдельной человеческой жизни.
В христианстве существует иерархия: «Бог – человек – мир». Во всем мире единственно человек является образом Божиим, поэтому каждая человеческая личность приобретает невиданную до христианства значимость как высшее творение Бога. Лишь такой подход к человеку позволил выстроить Я отдельной души, сознающей свою внутреннюю уникальность и ценность.
С течением времени христианские ценности утрачивали свое значение в европейском обществе, и современную Европу многие мыслители называют постхристианской.
Символ Европы – двенадцать звезд, расположенных по кругу, так же, как и круг древнегреческих богов, не имеет центра притяжения, и это весьма символично, так как в течение многих веков культура и жизнь Европы были христоцентричными. Если продолжить мысль C. С. Аверинцева, отсутствие верховной ценности делает традиционные европейские нравственные ценности размытыми и лишает их абсолютного смысла.
Интересен в этом контексте исторический педагогический опыт. «Средневековая педагогическая традиция показывает, что положительные результаты в воспитании и обучении далеко не всегда достигаются постановкой человека в центр мироздания, отделением его от мира и противопоставлением его личной сущности всей Вселенной» [3, с. 12, 16].
Реформирование образования приводит также к тому, что воспитание отчуждается от семьи и школы, и воспитывающими становятся информационно-коммуникационные технологии: компьютер и телевизор. Можно утверждать, что воспитание из субъект-объектного становится объект-субъектным, однако мы знаем, что по-настоящему воспитать человека может лишь человек.
Вышесказанное позволяет сделать вывод, что бездумное пересаживание на российскую почву чуждых воспитательных принципов может лишь разрушить складывавшуюся веками российскую систему духовного воспитания.
Библиографический список
1. Йегер, В. Пайдейя [Текст] / В. Йегер. Т. 1. М., 2001.
2. Аверинцев, С. С. Поэтика ранневизантийской литературы [Текст] / С. С. Аверинцев. С.– Петербург, 2004.
3. Антология педагогической мысли христианского Средневековья: Пособие для учащихся пед. колледжей и студентов вузов: в двух томах [Текст] / Сост., ст. к разделам и коммент. В. Г. Безрогова, О. И. Варьяш. Т. 1. М.: АО "Аспект Пресс", 1994.
